ВИЧ-положительная - Кэмрин Гарретт Страница 7

— Ладно, ладно. Какой у нас мюзикл дня? — повторяет он, поворачиваясь ко мне. На миг у меня перехватывает дыхание, но только на миг, так что это не считается. — Что там было в прошлый раз? «Кошки»?

— Фу, блин! — Я карабкаюсь на сцену и плюхаюсь на пол возле него. Он усаживается рядышком. Его колено, такое большое по сравнению с моим, прижимается ко мне. Я поднимаю глаза и смотрю ему в лицо. Кажется, он не заметил. Не то чтобы меня прямо так удивило его прикосновение. Скорее тепло другого человека так близко — вот что. — Не напоминай про «Кошек». Меня от них жуть берет.

Он широко улыбается, обнажая ослепительно-белые зубы. Я быстро-быстро моргаю.

— Да ну, не верю! — Он качает головой. — Как ты можешь бояться «Кошек», когда твой любимый мюзикл — про парня, который режет людей и делает из них пирожки?

— Ну потому что это охренительный мюзикл, — закатываю глаза я. — А в «Кошках» актеры криповые, бр-р-р. Катаются по сцене в своих дурацких трико и пытаются выскочить в зал, чтобы трахнуть твою ногу. Это не мое. Держите свое актерство при себе и играйте, пожалуйста, на сцене.

— Ну не знаю. — Он пожимает плечами. Его кожа снова касается моей. Едва ощутимо, но я-то чувствую. Не могу не чувствовать. — По-моему, звучит круто. Типа ты — часть искусства.

— Нифига не круто. — Я внутренне содрогаюсь, вспоминая, как отец и папа взяли меня с собой на этот ужас. Мы ходим на бродвейские шоу каждое лето, когда навещаем моего сводного брата Дейва, но то лето, мягко говоря, нехило подкачало. — Поверь мне, если актерам так уж необходимо выходить в зал, то лучше бы они это делали как в «Короле Льве». Это в тысячу раз круче.

— Ты что, обсираешь творение самого, как его там, Уэббера? — Он картинно ахает. — Погоди, погоди. Мы что, в альтернативной вселенной?

— Ой, заткнись, — бурчу я, пока он хохочет. — Музыка в «Кошках», конечно, охренительная. Вот только я хочу следить за тем, что происходит на сцене, и не отвлекаться на взрослого мужика, трахающего мою ногу.

Он открыто разглядывает мое лицо и улыбается. Майлз улыбается чаще всех, кого я знаю. Нельзя сказать, что при виде меня его лицо озаряет улыбка, потому что он всегда сияет. Именно поэтому мне очень легко убедить себя, что я ему нравлюсь.

Будь он мудаком, возможно, было бы легче. Когда он здесь только появился, я думала, что он будет до меня докапываться, но за все это время он ничего плохого не сделал. Он ни с кем не развлекается в кладовке с реквизитом и всегда готов помочь, если что-то нужно сделать. Пожалуй, единственная проблема в том, что он ведет себя как приличный парень, а не обжимается со мной где-нибудь у стены.

— Ну так что? — Я и не заметила, как он пододвинулся ближе. Так близко, что, когда он говорит, я чувствую на щеке его дыхание. — Если мюзикл дня не «Кошки», то что?

— Ах да. — Я придвигаюсь ближе. Его губы чуть заметно подрагивают. — Ну, мне нравится «Аида». Это про нубийскую принцессу, которая попадает в рабство и потом влюбляется в Радамеса, начальника дворцовой стражи египетского фараона.

— Ничего себе. — Он моргает. — Это Уэббер?

— Нет, — говорю я. — Вообще-то Элтон Джон.

— Элтон Джон, и всё? — Он приподнимает бровь. — Ты уверена?

— Не, ну там еще Тим Райс. — Я стараюсь сдержать улыбку. — Он вместе с Уэббером работал над «Эвитой», например.

— А, ну да. — Майлз качает головой. — Ты же без ума от Уэббера.

— Это не Уэббер! — Я пихаю его в плечо. — Уэббер и Тим Райс — два совершенно разных человека!

Он усмехается и снова мотает головой, но я продолжаю:

— Так что это не считается. К тому же моего любимого «Суини Тодда» сочинил Сондхайм.

— Ну да,конечно. — Он хлопает руками по джинсам и качает головой, как старик. — Да ладно, Симона. Можешь говорить все, что хочешь, но я тебя уже хорошо знаю.

В груди что-то по-дурацки трепещет. На уме лишь одно — как я хочу его поцеловать, но не могу, если ему не нравятся девушки.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не запустить руку в свои волосы. Лидия бы точно знала, что сказать. Вот что бы она сказала?

— Слушай. — Я прочищаю горло. — Я тут подумала… Мои подруги, в общем, они сопрезидентки Альянса геев и гетеросексуалов. Ты на собрание сегодня не идешь?

— Э-э. — Он морщит лоб. — А надо?

— Не, ну в смысле… — Я замолкаю. Блин, понимание и эмпатия — та еще сложная хрень. — Я пару раз была на их собраниях. Там круто и можно пообщаться с такими же, как ты. Я просто подумала, что тебе…

— Подожди, — перебивает он. — В каком смысле «с такими же»?

О боже. Мне ему правда придется все разжевывать?

— Ну, это… — мямлю я. — Альянс геев и гетеросексуалов. Там есть и другие геи. В смысле натуралы там тоже есть, но я ручаюсь, что квиры представлены адекватным образом, и…

— Симона. — Его рука мягко опускается на мое плечо. Я смотрю ему в лицо. Похоже, он пытается скрыть улыбку… Почему он смеется? — Я… По-моему, ты ошиблась.

У меня уходит секунда, чтобы понять, что он сказал.

— Ой, — говорю я, — ты… не гей.

— Нет, — качает он головой, — я не гей.

А как же мюзиклы? Майлз постоянно о них говорит. На каждой репетиции он умудряется меня найти и каждый раз спрашивает про мюзикл дня, хочет подробностей…

Стоп! Он все время спрашивает, а сам не знает, кто сочинил «Аиду». Даже это мне пришлось объяснять. А еще пришлось рассказывать про «Богему», «Кабаре» и «Скрипача на крыше».

Ой.

Звуки вокруг смолкли. Я слышу лишь тихий смех Майлза. Мои щеки горят. Как я могла подумать, что он гей? У меня родители геи, ну или по меньшей мере квиры. Уж я-то должна в этом разбираться. Меня так раздражает, когда люди делают выводы, ничего обо мне не зная, и каким-то образом я точно так же поступила с Майлзом.

Однако это же неплохо. Это совсем неплохо. Я невольно начинаю улыбаться. И это не нормальная улыбка. А такая дурацкая, широченная, во весь рот. Я отодвигаюсь и встаю на ноги.

— Ой, — повторяю я, — это… слушай, это же здорово. Это офигеть как хорошо. В смысле, я ничего против геев не имею. Просто… я рада, что ты не такой. Не гей в смысле. Но не потому, что я гомофобка.

— Боже мой… — Майлз прыскает, закрывая лицо рукой. Его плечи трясутся от беззвучного смеха. — Боже мой, Симона.

Я крепко сжимаю губы, стараясь перестать лыбиться. Выходит не очень. Уголки моих губ так и ползут вверх, хотя щеки все еще пылают. Он точно расскажет друзьям, что я веду себя как полная дура. Если повезет, то я стану посмешищем только для них и дальше дело не пойдет.

— Ну, я просто, это… Э-э-э. — Вот засада. Терять больше нечего, так что я пру напролом. — А ты это, ну… Э-э-э… Типа на свидания ходишь?