Оливер Лавинг - Стефан Мерил Блок Страница 7

Почти десять лет спустя: бескрайний беж пустыни, иссохшая скупая плоть в веснушках колючей растительности, какие-то ржавеющие железки; порой – длиннорогий бык, которого держат в хозяйстве из ностальгии и который таинственным образом ухитряется выживать на сухой траве и упрямстве. Асфальтовый капилляр, протянувшийся на север от Биг-Бенда, большой излучины Рио-Гранде, и разрезающий пустыню пополам. Пыхтящий серый «хёндэ» даже женщине за рулем казался едва реальным. Словно мошку с руки, Еву легко можно было смахнуть с дороги.

Она чувствовала песок на стиснутых зубах, вдыхала душный бензинный запах; дорога расширилась, соединяясь с запутанной круговой системой внутренней трассы № 10. И там, на случайной плоскости, где дорога встречалась с другой дорогой, показались внушительные цементные короба и гигантский рекламный щит с указателем на относительно новый торговый центр. Центр находился в ста милях от того места, где на своей койке бился в судорогах ее парализованный сын, – но Ева все равно чувствовала его рядом. Она знала, что для Оливера начиналось новое безликое утро на четвертой койке в больнице Крокетта, но Оливер был и здесь – в ее ногах, ее руках, во влаге под ее воротником.

Ева завернула на парковку магазина «Сказки и не только», крупнейшего сетевого книжного к западу от реки Пекос. Вдыхая тяжелый спертый воздух, который кондиционер в этой паршивой машине просто гонял туда-сюда, Ева припарковалась всего в двадцати футах от широких автоматических дверей. Было девять часов утра, солнце стояло уже довольно высоко и над асфальтом клубились туманные миражи. Заметив свое отражение в затемненном стекле витрины, Ева подумала, что еще не поздно повернуть обратно. Она резко ухватила двумя пальцами правое веко, чувствуя, как кожа отлепляется от воспаленного шарика, а потом внимательно посмотрела на белую головку извлеченной реснички. Внезапный хлесткий удар боли выключил ее из реальности ровно на пять секунд.

Было двадцать второе июля – день, когда впервые за много лет Оливера должны были по-настоящему обследовать. В сотне миль от книжного магазина уже разогревался магнитно-резонансный томограф. Конечно, Оливер и раньше проходил подобные обследования, но сейчас это было для Евы слабым утешением. Она давно приучила себя верить в самые призрачные обещания, которыми, подобно шарлатану-проповеднику, бесстыдно сыпала ее собственная надежда, однако ничто не могло затмить значение грядущего события. Девять лет прошло с тех пор, как Оливеру в последний раз делали нейровизуализацию; вполне вероятно, что сегодня последний день надежды на то, что врачи могут найти какой-либо проблеск сознания в запертом разуме ее сына. Думать о приближении этого дня значило для Евы навлекать на себя непроглядный, всепоглощающий ужас, белую громаду цунами, несущуюся на нее сквозь пустыню.

Ева вытащила себя из машины и сквозь пекло западнотехасского июля прошла в надежно упакованный куб кислорода. Кроме пары осовелых продавцов, прихлебывающих за прилавком какую-то коричневатую бурду, в магазине никого не было. Стараясь остаться незамеченной, Ева скользнула в секцию научной фантастики и фэнтези.

С того самого момента, как она, проснувшись, осознала предстоящий ужас этого дня, в стеклянной витрине ее воображения засиял предмет, словно талисман способный защитить от неблагоприятных результатов. Предмет – заключенное в коробку подарочное издание пятитомной саги Дугласа Адамса «Автостопом по Галактике». Однажды, когда Оливеру было пятнадцать, он упрашивал Еву купить эти книги, но таких денег у нее не было – ни тогда, ни тем более сейчас.

И вот теперь эта коробка стояла перед ней в стеллаже из фальшивого дуба. Словно крошечная частица ее сына. Чувствуя стоны своей поясницы, Ева наклонилась, и ее копчик тяжело приземлился на темно-синий ковер. Аудиоколонки сотрясала Пятая симфония Бетховена. Ева достала футляр с книгами и взвесила его тяжесть в руке, покачивая его, словно футбольный мяч. Следующий шаг по плану: оценить, не видно ли поблизости скептических взглядов и камер слежения. Однако сегодня тяжесть книг в ее руках притупила бдительность Евы, и она лишь бегло обвела магазин глазами.

Ева знала: хоть Чарли говорил, что она одержима иллюзиями, на самом деле это было не так. Сковыривая магнитный ярлычок с футляра, она прекрасно понимала: даже если свершится невозможное и Оливер встанет с койки, где он провел последние девять с половиной лет, вряд ли ему немедленно понадобятся произведения Дугласа Адамса. Но ее непреодолимая потребность походила на любое суеверие: Ева в нее не верила, возможно, позже даже посмеялась бы над ней, но все же какая-то атавистическая, идолопоклонническая часть ее существа боялась ей противиться. Ева никак не могла повлиять на сегодняшнее обследование, но могла устроить себе другую проверку: верит она, что у ее сына есть будущее, или нет? Она раскрыла свою вместительную бордовую кожаную сумку и опустила туда утешительно увесистую коробку. Цепляясь обгрызенными ногтями за краешек книжной полки, Ева поднялась на ноги и быстро прошла мимо мониторов службы безопасности, расположенных по обеим сторонам автоматических дверей. Она успела выйти на слепящую белизну тротуара, обливаясь потом под своим блейзером, когда запястье ее сжали чьи-то толстые пальцы.

– Какие мы ловкие! – сказал мужчина.

Охранника – как следовало из медной таблички на столе в душной подсобке – звали Рон Тауэрс. Ева уже встречалась с Роном: он тогда работал в местном магазине сети «Олд Неви». Ей запомнилось это обветренное моряцкое лицо – возникало ощущение, будто «Олд Неви» отбирал своих защитников по внешности. И вот сейчас Рон Тауэрс молча изучающе смотрел на нее, словно пытаясь разгадать загадку. Наконец узнавание подсветило его суровые черты.

– Лавинг, – сказал он. – Ева Лавинг.

Она кивнула, и Рон Тауэрс тоже кивнул с довольным видом:

– Эти ваши безумные глаза. Такие разве забудешь?

– А разве можно забыть Рона Тауэрса?

Ухмыльнувшись, он напечатал на своем компьютере ее имя. Нажал «enter» и осклабился:

– У нас тут прям-таки ой-ой-ой…

– Ой-ой-ой, – эхом повторила Ева.

Рон открыл серый металлический канцелярский шкаф. Порывшись в ящике, достал какую-то бумагу и продемонстрировал ее, словно почетную грамоту:

– Посещение магазина будет расценено как правонарушение. О новой попытке кражи будет сообщено полиции.

Рон придвинул документ к ней поближе. Еве не требовалось его читать: она и так знала, что там написано.

Количество магазинов, которые внесли Еву Лавинг в черный список, постоянно росло. За последние девять лет ей довелось подписать немало подобных соглашений в разнообразных желтоватых подсобках. Пузатые и тощие охранники всегда напускали на себя суровый вид. «Нам эти глупости здесь ни к чему», – неизменно говорили они, изучающе вглядываясь в ее лицо. Но постыднее всего было то, что пристальное внимание этих ребят, их стремление разгадать, что таится за ее нервной улыбкой, всегда казались Еве потенциальным лекарством от одиночества.

Когда эти самодовольные мужчины брали ее за локоть твердой рукой, Ева чувствовала, что близится шанс облегчить душу признанием, что все, случившееся с ней за последние месяцы и годы, наконец-то движется к кульминации. Когда эти мужчины читали ей нотации, угрожали ей, размахивали своей ничтожной властью, данной им медной табличкой, в Еве вздымалась вся история ее жизни. Но в итоге охранники довольствовались ее извинениями и подписанием соглашения. Безумие или горе заставило женщину пятидесяти лет украсть подростковую книгу? Этот вопрос люди вроде Рона Тауэрса запирали в ящик вместе с новой подписанной бумажкой.