Альпийский синдром - Михаил Полюга Страница 7
Альпийский синдром - Михаил Полюга читать онлайн бесплатно
Ознакомительный фрагмент
– Тихо! – приложил палец к губам Журавский и насторожился, точно охотничья борзая, заблестел глазами, задышал с придыханием, потянул из-за спины захолодевшую двустволку. – Тсс! Где-то здесь…
– Заяц!
Двустволка тотчас взлетела, нацелилась стволами в ту сторону, куда я указывал, – но из-за куста смородины выпрыгнул толстый палевый кот и, не обращая на нас внимания, протрусил наискосок в сторону складов.
– Мышкует, – разочарованно протянул Журавский, но уже охотничий азарт подталкивал его в спину; он стал на след, переметнулся на другой, при этом помахивая в воздухе пальцем и приговаривая: – Этот – вчерашний, уже припорошило. А этот – с ночи, свежий. Где-то он здесь затаился, косой…
Но миновали огороды, выбрались на кольцевую дорогу, миновали и ее, а было все то же: безмолвные белые пространства, путаные следы-письмена, говорящие, что было, было здесь теплое, живое, заячье, да сгинуло, ускакало за те холмы и перелески, зарылось под те скирды, перебежало на ту сторону ставка по припорошенному ночным снежком льду. Я уже и ружье утомился вскидывать и прицеливаться в пустоту, а мой приятель оставался настороже и все шел, все петлял вслед очередному следу, чуть только не принюхивался по-собачьи: не пахнет ли, часом, желанной дичью?
– Ну? – наконец не выдержал я, когда мы сторожким шагом протопали еще несколько километров – на этот раз вдоль шоссе, ныряя в придорожную лесополосу и продираясь сквозь цепкий мерзлый кустарник. – Ну же?!
Журавский вздохнул и стал оглядываться по сторонам в поисках места для привала. Смуглые щеки и скулы его стали еще смуглее – как бы румянее, усы и брови заиндевели, вязаная шапочка сбилась на затылок, и на таком же смуглом лбу открылся редкий, влажный, прилипший к коже чубчик.
На поваленной, давно прогнившей осине мы разложили свои тормозки, глянули друг на друга, – и Журавский потянул из рюкзака заветную флягу.
– А у меня маленькая коньячка, – вздохнул я, отлично понимая, какая это никчемная выпивка на охоте – коньяк. – Начнем с моей или?..
– Или! Я как выпью водочки на зверобое – гребу потом по снегу как конь. Ну, за удачу!
Выпили по стопке и тут же налили по второй.
– Где-то он здесь, косой, где-то здесь! – торопливо жуя и не переставая оглядываться по сторонам, бормотал в запале Журавский. – Не мы его, он нас водит.
– Угомонись, Лёнчик! Как же, здесь… Ну так налей и ему…
– Ты вот что, ты лучше наворачивай! Сейчас – по третьей, и через поле – к селу. Они хитрые, зайцы: мы их здесь пасем, а они все там, возле жилья.
Наскоро перекусив, потянулись через поле к селу.
– Вот же он, сволочь, в пятидесяти метрах от нас сидел и смотрел, как мы ели-пили! – воскликнул в запале Журавский, тыча стволами в небольшую вмятину в снегу и от нее – в неровную линию следов, убегающих к близким хатам. – В прятки играет? А ну, Женя, давай, а ну, пошли!
И он попер по снегу как танк, то и дело оглядываясь и подгоняя меня взглядом, – сначала к коровникам, потом мимо них, через чахлый яблоневый садик – к крайней хате. Судя по всему, нежилая, с забитыми окошками и поваленным, раздерганным на штакетины забором, с небольшим подворьем, на котором хлев с провисшей дверью, холмик земляного погреба и собачья будка, – хата была дика и печальна. И где-то здесь, на подворье, притаился заяц, сюда вели следы игреком: передние – по сторонам, задние – в линию.
– Ах ты!..
Одновременно с тихим возгласом приятеля и я увидел – у лаза в будку сидел на задних лапах большой серый заяц и с немым удивлением глядел на нас бусинками-глазами, точно вопрошал: как меня отыскали? Обмишурился, что ли?
«Бум!» – почти одновременно раскатились два гулких выстрела. Из-за сильной отдачи меня двинуло прикладом в плечо и откинуло назад так, что с головы слетела шапка-ушанка.
– Есть! Готов! – заорал рядом со мной Журавский и, не видя уже меня, не замечая громкого вороньего грая, взметнувшегося с островерхого тополя на задах подворья, рванул к распластавшемуся у будки зайцу.
Подхватив шапку, и я побежал. Серый лежал на боку, откинув в одну сторону лапы, в другую завернув голову и стекленея глазами. Крови почти не было видно, и в какой-то миг я даже подумал, что заяц притворяется и сейчас вскочит, ударит по воздуху лапами и махнет в поле. Но он был недвижим и холодел на глазах.
– Какова добыча, а?! – ликуя, Журавский ухватил мертвую тушку за задние лапы и встряхнул передо мной.
– Кто убил? – спросил я, поддаваясь этой первобытной, дикой, ни с чем не сравнимой радости. – Я тоже стрелял.
– Я убил! И ты убил! Оба убили! А теперь надо выдавить из мочевого пузыря мочу, чтобы… сам понимаешь зачем. – Он наклонился над зайцем и рукояткой ножа надавил на низ мягкого и теплого еще брюшка – тотчас на снег брызнула жалкая бледно-желтая струйка. – Гляди-ка, зайчиха! Опытная, битая – лапа вкривь, была перебита, потом срослась. Ну дела!
Журавский распрямился и, белозубо сияя, упрятал нож в ножны. Потом хлопнул себя ладонями по бедрам и счастливо, заразительно рассмеялся.
А меня вдруг оторопь взяла: дальше-то что? Ведь Дашенька просила не убивать…
Тут я очнулся от размышлений, – проезжали то злосчастное место, где несколько часов тому назад мы с Игорьком едва не отдали Богу душу. Кусты, принявшие на себя удар «семерки», все еще были примяты, но уже пытались распрямиться. И уже вовсю сияло над ними солнце, лезло во все прогалины и просветы слепящими беззаботными лучами; играло солнечными зайчиками и на памятнике, притаившемся напротив, через дорогу от «нашего» места, – и эта пляска живого на мертвенном выглядела особенно жутко и неизбывно.
По всей видимости, Игорек тоже смотрел в окно, и, судя по тому, как он тихо вздохнул на заднем сиденье, мысли у него были те же, что и у меня. И тут мне пришло в голову, что парень по моей вине мог погибнуть, и то, что он остался цел, – такое счастье, какого, может быть, я не заслужил, а значит мне придется еще расплачиваться за это.
Самое время было подумать о божественном проявлении в судьбе, но почему-то думалось о другом. Опять эта дорога, въевшаяся в печенку, эти ежедневные 60 километров в одну сторону, а затем – в другую. Зачем? И почему нельзя было устроить иначе: проще, теплее, легче? – едва не спросил я и тут же прикусил язык: у кого спрашиваю? Человек смертный не может у Него спрашивать! Или все-таки может, но осторожно, с оглядкой и ни в коем случае не с упреком, а как бы между прочим: а? что-то со мной не так?
А может, за то мне перепадает, что не послушал Дашеньку и убил в тот день несчастного зайца?..
Но тогда и мысли такой не приходило мне в голову. Да и с чего бы ей, мысли, приходить? Я явился домой в приподнятом настроении, даже разгром нескольких последних лет, который мы называли ремонтом, – ободранные и вновь оштукатуренные стены, еще не беленые, темно-серого отлива, черные полы и некрашеные оконные и дверные рамы, сменившие старые, негодные и источенные жучком, – даже эта неустроенность показалась тогда уютной и обжитой.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии