Вечера в древности - Норман Мейлер Страница 69

Теперь, как и обещал, Фараон говорил долго, или его речь показалась мне долгой из-за смены чар, под воздействием которых Я пребывал. Мои родители молчали, лишь неустанно плясали светлячки, и ритм их танца так очевидно вторил голосу Фараона, что Я действительно мог видеть Его и моего прадеда необычайно ясно.

«Я не выношу Хемуша, — сказал Фараон. — Ты можешь спросить: отчего тогда Я оставил гостей и пошел с ним? Что он мог сказать Мне, чтобы поднять Меня с кресла и увести от тебя и твоего семейства? Увы, Я не могу пока об этом говорить. Скажем, это дело касается только Хемуша и Меня, это отголоски нашей юношеской дружбы — с той лишь разницей, что мы никогда не любили друг друга. Теперь же, замечу, стало еще хуже. Я не переношу жрецов. Они обитают в Моих мыслях. Они подобны муравьям на самой пище Моих мыслей. А он Мой Верховный Жрец. Когда Я бываю в Фивах, он упрекает Меня за то, что Я посещаю Храм Амона недостаточно часто; к тому же он имеет наглость бранить Меня за непосещение здешнего Храма Птаха. „Неужели ты не понимаешь, — говорил Я ему, — что Я провел часть своего детства в Хет-Ка-Птах, прямо здесь, в Мемфисе. Позволь Мне тебе напомнить, Хемуш, — сказал Я ему, — что, будучи ребенком, Я привлек внимание Царя, Моего Отца, и это вызвало такую зависть в гареме, что Моя мать испугалась, что одна из маленьких цариц покончит со Мной. Разве ты это не помнишь, Хемуш?" — спросил Я его, и, разумеется, он помнил. Ведь именно его мать была той маленькой царицей, которой так боялась Моя мать. В те дни среди принцев, родившихся в гареме, не было никого, у кого было бы меньше надежд на будущее, чем у Меня. Все те Мои наполовину братья намного Меня обходили, и все были уверены, что Я стану жрецом. Тогда никто не знал, что Мои родственники так быстро умрут, ведь правда? — Затем Он ударил Себя по бедру бычьим хвостом. — Я сказал тебе слишком много», — промолвил Он.

«Да, — ответил мой прадед. — Завтра Ты не простишь мне все то, что сказал этой ночью».

«Я прощу. Тебе следовало бы поверить Мне. Сам Я решил верить тебе, Мой друг».

«Ты уверен в том, что я — Твой друг?» — спросил Мененхетет.

«По крайней мере, ты — враг Моего врага». Птахнемхотеп коротко рассмеялся.

Мой прадед поклонился.

«Я хочу поговорить больше, чем ты можешь себе представить, — сказал Фараон. — Я сильно разгневан на Хемуша. Я желаю покончить с его влиянием на Меня. Я не понимаю его. Этой ночью, когда мы были вдвоем, он говорил дольше, чем когда-либо в Моем присутствии. Я не верил Своим ушам! И это невозмутимый Хемуш. И был ли когда-либо Верховный Жрец, исполненный такого же спокойствия, как Хемуш? Однако этой ночью он был исполнен брюзжания. Он вовсе не так безразличен к Празднеству Свиньи, как пытался показать. В любую другую ночь он может вести себя так, будто держит свои пальцы в меду Маат или как будто только он знает сладость вечного спокойствия. Однако этой ночью Я, вероятно, расшевелил его больше, чем думал. Он действительно вел себя так, как если бы соблюдал требования Ночи Свиньи. — Птахнемхотеп улыбнулся. — Оставшись наедине со Мной, он высказал ряд жалоб. Справедливых замечаний. Я только приветствую это. Царям лгут все, так что для Меня правда — воздух и свежая кровь. Для Меня Ночь Свиньи подобна Ночи Полей Тростника. Я начинаю быстрее понимать то, что у других на уме. И это позволяет Мне править, исходя из справедливости, а не тщеславия. Если же Я правлю по справедливости, то, уважают Они Меня или нет, Богам все равно приходится оказывать Мне поддержку. Так должно быть. Посему Я побуждал Хемуша говорить. К Моему изумлению, он пожаловался, что его обязанности слишком многочисленны, что было самым необычным его заявлением. Я не встречал ни одного другого человека, который брал бы на себя столько обязанностей. Хемуш понимает значение почтения: обязанность приносит власть. Поэтому Я не поверил Своим ушам, когда он сказал, что не может продолжать оставаться Моим Визирем.

Невероятно, когда умер последний Визирь, Хемуш использовал все средства, чтобы быть назначенным на должность исполняющего обязанности Визиря. Он обещал, что будет находиться на ней до тех пор, пока Я не смогу найти действительно достойную замену. Разумеется, он понимал, что при Дворе уже почти не осталось способных людей. Притом что Я не очень люблю его, Я остановил Свой выбор на нем. Он делал свою работу. Теперь он жалуется, что его обязанности слишком тяжелы. Имея в виду, слишком тяжелы, если ему не будет дан и полный титул Визиря. И Я решил подразнить его. „Действительно, — сказал Я ему. — Я полагаю, Тебе пора перестать стараться быть одновременно Верховным Жрецом и Визирем".

И ты знаешь, когда Я сказал это, он просто кивнул. Затем он перечислил свои обязанности, как будто Мне они неизвестны. В продолжение своей речи он только что не хныкал. Мне не нравится то, что он делает. Я не понимаю, насколько он умен. Каждый второй день в году он не позволяет себе произнести слова, если не может произнести его медленно. Он не знает мелких чувств. Он держится так, будто отодвигает тебя в сторону — как бегемот! Если Я даю ему отпор, он просто добавляет его к своему весу — тем лучше для его внушительного вида. Действительно имеешь дело с бегемотом! — Затем Птахнемхотеп остановился и так странно взглянул на моего прадеда, что Я не знал, скривила ли его рот насмешка или страдание, но затем понял, что Он снова говорит, точь-в-точь как Хемуш и с присущими ему движениями голоса, тем самым голосом, что звучит слишком размеренно, чтобы его можно было перебить. — Каждое утро, — начал Он, — после вознесения молитв на рассвете, я должен снять печати с тяжелых дверей Суда, чтобы мог открыться отдел Царских владений. Без меня не может начаться ни один день правления. Посему не бывает ни одного утра, когда бы я не читал каждый отчет, поступающий от представителей Короны в каждом из сорока двух номов. Даже самый мелкий чиновник обязан писать мне трижды в году: в первый день Жатвы, Урожая и Разлива. Поэтому у меня есть возможность обнаружить в их отчетах большое количество вранья, которое позабыли эти самые чиновники, потому что они противоречат сами себе или говорят правду сегодня, тогда как лгали вчера. Благодаря чтению донесений я всегда начеку и вижу в зародыше даже самый легкий намек на неповиновение и могу унюхать измену в малейшем нежелании исполнять приказы. Поэтому ни в одном из номов не может возникнуть и малейшее движение без того, чтобы я о нем не знал. В качестве Военного Министра я каждый день проверяю расположение наших войск в пределах Двух Земель и за их границами. Как Министр по Делам жречества я присматриваю за писцами, учитывающими количество даров, приносимых храмам. Будучи Министром Хозяйственных Дел, я должен знать, когда отдать приказ начать рубку деревьев и когда — строительство каналов. Как Министр Права я просматриваю решения всех судей во всех судах, и не только выполняю эти обязанности ежедневно, но в каждое время года объезжаю номы и встречаюсь с Твоими чиновниками, чтобы знать, можно ли им доверять. И это всего лишь несколько из множества моих дел в качестве исполняющего обязанности Твоего Визиря. Как Верховный Жрец ко всему прочему я должен каждый день встречаться с Хранителем Храмовой Сокровищницы, Писцом, ведущим учет пожертвований, Смотрителем Собственности Храмов Амона, Писцом, отвечающим за учет Зерна, Смотрителями Лугов, Скота, Складов, Художниками и Ювелирами, не говоря уже о моих более важных обязанностях — ведь какой из самых священных ритуалов в Храме Амона в Кар-наке может быть отправлен без моего присутствия? На рассвете, а потом в середине дня я служу в качестве Твоего доверенного лица, так как сам Ты так редко показываешься в Фивах. Затем мне приходится делать это еще раз вечером. В Храме я вынужден служить и как Верховный Жрец, и как Фараон. Сколько может произойти ошибок, если там не будет меня, чтобы учить жрецов чистоте голоса, правильным жестам, божественному порядку слов и последовательности молитв.