Настройщик - Дэниел Мейсон Страница 65

— Нет, что вы, я вовсе не сержусь, — сказал он. Но он не знал, как отреагировать на ее слова. Эдгар вдруг обнаружил, что сам задумался над тем, что она сказала, но еще больше над фактом, что она, сама такая скрытная, заговорила об этом. — Я просто не привык, чтобы меня просили рассказать о себе. Особенно... — Эдгар умолк.

— Особенно женщины?

Он ничего не ответил.

— Вполне нормально, что вы так подумали, я не стану вас ругать. Я знаю, что пишут о восточных женщинах. Не забывайте, что я могу читать ваши журналы и понимать ваши разговоры. Я знаю, что говорят о нас и как рисуют нас в ваших газетах.

Теперь Эдгар почувствовал, что краснеет.

— Это ужасно.

— Не так уж. Многие из них правы. К тому же быть изображенным раскрашенной, как юная красавица-танцовщица, — лучше, чем выглядеть дикарем, как в ваших газетах рисуют наших мужчин.

— В основном все это полный вздор, — настаивал Эдгар. — Я не обращаю внимания...

— Нет, поймите. Я же не жалуюсь, я просто размышляю или даже переживаю за тех, кто приезжает сюда, ожидая встретить то, что существовало в их воображении.

Эдгар поерзал на одеяле.

— Я уверен, что когда они приезжают, они сразу понимают, что ошибались.

— Или же стараются изменить нас так, чтобы мы подходили под их представления.

— Я... — Эдгар замолчал, осознав ее слова. Он глядел на нее, раздумывая.

— Простите. Я не хотела быть такой резкой, мистер Дрейк.

— Нет... Нет, вам не за что извиняться. — Он кивнул собственным мыслям. — Не думайте, я очень хочу поговорить с вами, но просто я немного застенчив. Такой уж у меня характер. Дома, в Лондоне, я веду себя так же.

— Это неважно. Я люблю поговорить. Здесь я порой чувствую себя одинокой. Я немного говорю по-шански, а некоторые деревенские немного говорят по-бирмански, но мы такие разные, большинство из них никогда не покидали своего селения.

— Но у вас есть доктор... — он тут же пожалел, что сказал об этом.

— Мне нужно было рассказать вам еще в Мандалае. Хотя бы только для того, чтобы вы не спрашивали.

Эдгар ощутил внезапное и сильное облегчение от того, что его подозрения наконец получили подтверждение.

— Он часто уезжает, — сказал он.

Кхин Мио поглядела на него, как будто его слова удивили ее.

— Он — важный человек, — сказала она.

— Вы знаете, куда он уезжает?

— Куда? Нет. — Она покачала головой. — Просто уезжает. Это не мое дело.

— Я бы сказал, что ваше. Вы же говорите, что вам одиноко.

Она снова посмотрела на него, на этот раз дольше.

— Это совсем другое, — просто сказала она.

В ее голосе прозвучала печаль, и Эдгар ждал, что она скажет что-нибудь еще. Но она молчала. Эдгар произнес:

— Извините меня. Я не хотел вас обидеть.

— Я не обиделась. — Кхин Мио опустила глаза. — Вы задавали мне много вопросов. Это тоже по-другому. — По ветвям деревьев пробежал порыв ветра. — У вас есть кто-то, мистер Дрейк?

— Да, — медленно ответил Эдгар, испытывающий облегчение от того, что разговор перешел от доктора на другую тему. — Мою жену зовут Кэтрин.

— Красивое имя, — сказала Кхин Мио.

— Да... да, я тоже так думаю. Я так привык к нему, что мне теперь вообще трудно воспринимать его как имя. Когда знаешь кого-то настолько хорошо, получается, что человек как будто теряет имя.

Она улыбнулась.

— Можно спросить, сколько лет вы в браке?

— Восемнадцать лет. Мы познакомились, когда я только начинал работать настройщиком. Я настраивал инструмент, принадлежащий ее семье.

— Наверное, она красивая, — сказала Кхин Мио.

— Красивая... — Эдгара поразила невинность тона сказанной фразы. — Да, красивая... хотя мы уже немолоды, — продолжал он сбивчиво, только для того, чтобы заполнить паузу. — Она была очень красивой, по крайней мере для меня... Когда я говорю о ней, я начинаю страшно скучать по ней.

— Простите...

— Ничего. Это даже замечательно. Многие мужчины после восемнадцати лет семейной жизни перестают любить своих жен... — он замолчал и посмотрел на реку. — Наверное, вы правы, я действительно не такой, как все, хотя не знаю, об одном и том же ли мы с вами говорим: я люблю музыку, фортепиано, мне доставляет удовольствие знать, как устроен звук. Может быть, в этом и разница. И я — тихий человек. Я очень много мечтаю... Но не стану утомлять вас разговорами об этом.

— Вы меня вовсе не утомляете. Но мы можем поговорить и о чем-нибудь другом.

— На самом деле, мне все равно. Я просто удивился, что вы заметили во мне что-то особенное. Многим женщинам не понравилось бы все то, о чем я говорю вам, англичанки любят мужчин, которые служат в армии или сочиняют стихи. Или становятся врачами. Которые умеют стрелять, попадая в цель. — Он улыбнулся. — Не знаю, имеет ли все это смысл. Я никогда не занимался ничем подобным. Англия сейчас переживает эпоху культурных достижений, военных завоеваний. А я всего лишь настраиваю фортепиано, чтобы другие могли на нем играть музыку. Мне кажется, многим женщинам я кажусь скучным. Но Кэтрин не такая. Однажды я спросил ее, почему она выбрала меня, если я такой тихий, и она ответила, что, когда она слушает музыку, она может услышать в ней мою работу... Наверное, это глупо и романтично, и мы были слишком молоды...

— Нет, что же в этом глупого.

Они замолчали. Наконец, Эдгар сказал:

— Странно. Я совсем недавно знаю вас, и уже рассказываю вам о том, о чем не говорю и с друзьями.

— Может быть, это как раз потому, что мы так недавно знакомы.

— Может быть.

Они помолчали.

— Я почти ничего не знаю о вас, — сказал он, и ветви ивы зашелестели.

— Моя история коротка, — начала она.

Ей был тридцать один год, она родилась в 1855-м в семье троюродного брата короля Миндона. Эдгар был поражен, когда она сказала об этом, и она быстро добавила:

— Это совсем ничего не значит, королевская фамилия настолько велика, что та капля королевской крови, которая была во мне, принесла мне только вред, когда на трон взошел Тибо.

— Вы же не хотите сказать, что приветствуете британское владычество?

— Я вполне счастлива, — просто сказала она.

Эдгар продолжал настаивать:

— Но многие в Англии убеждены, что колонии должны получить самоуправление. В некотором роде я с этим тоже согласен. Мы наделали немало дурного.

— Но и много хорошего, — возразила она.

— Никогда бы не подумал, что бирманец может такое сказать, — проговорил он.