Музыка любви - Анхела Бесерра Страница 64

Накопив нужную сумму, Жоан изучил по потрепанной географической карте маршрут, который ему предстояло одолеть, чтобы найти возлюбленную. На грузовичке-развалюшке, скорчившись среди тюков с удобрениями, банановых гроздей и кудахчущих кур, он отправился в Барранкилью и через двенадцать часов немилосердной тряски, набив себе синяков и шишек на несколько лет вперед, добрался до порта. Река Магдалена степенно несла свои коричневые воды, пряча в глубине дремлющих кайманов. Теперь вопреки советам поэта — до сих пор они ехали вместе — он снова остался один и без крыши над головой. Ему предстояло купить билет на первое же судно, идущее в Пуэрто-Сальгар, а оттуда сесть на поезд в Боготу. Адрес Соледад он давно затвердил наизусть.

Дорога должна была занять пять дней, но из-за засухи путешествие затянулось. Целую неделю пароход проторчал на песчаной отмели, и Жоан Дольгут на собственном опыте убедился, как губительны для здоровья ядовитые испарения от трупов речных обитателей, а для ума — тишина и бездействие. К счастью, на палубе у него завязался разговор с молодым жизнерадостным студентом, который охотно поведал новому знакомому, что того ждет впереди. Богота, объяснил он, это южно-американские Афины, город, священный для каждого колумбийца, средоточие высшей мудрости. Тому, кто хочет чего-то в жизни добиться, туда прямая дорога. Одеждой и манерами студент напоминал начинающего писателя. Молодые люди сразу поладили и вскоре принялись скрашивать мертвые часы разнообразными творческими импровизациями. В кают-компании стояло пианино, что позволило Жоану на славу развлечь скучающих пассажиров. Его сонаты и печальные болеро пришлись по сердцу слушателям, и все, от жеманных вертопрахов до робких тихонь, кружились в танце под рыдающие мелодии. Затем, чтобы внести ноту повеселее, он стал играть кубинские песни, которым научился у Ниньо Сулая. И вынужденная задержка парохода превратилась в сплошной праздник.

По прибытии в Пуэрто-Сальгар Жоана снова охватил страх. Ужас перед неизвестным отзывался судорогами в желудке. Несмотря на полученные чаевые, его кошелек был не намного тяжелее, чем в тот день, когда он пробирался на борт «Ла Эроики».

Пассажиры, переодевшись, сходили на берег в застегнутых доверху темных пальто и фетровых шляпах, как те чопорные лондонцы, которых Жоан иногда видел зимой в Каннах. Только он сам остался, как был, в своем белом костюме «для особых случаев». Студент оторвал его от горьких размышлений:

— Переодеваться не собираешься? — Он удивленно кивнул на костюм.

— Не во что.

— В Боготе околеешь от холода. Держи. — Он протянул широкий шарф. — Это все, что я могу тебе отдать.

Жоан благодарно обернул теплую ткань вокруг шеи.

— И куда ты теперь? — продолжал расспросы приятель.

— Куда сердце поведет. Искать потерянную любовь.

— Она тебя ждет?

— Не уверен, что она вообще помнит о моем существовании. Вот и посмотрим... живой я еще или ходячий покойник.

Пока поезд карабкался по горным склонам, Жоан во всех подробностях рассказал новому другу о своих злоключениях и переживаниях. За окном пробегали унылые деревни в клубах белого тумана, обещающего зимний холод. Когда глазам открылся невероятный зеленый ковер саванны, история как раз подошла к концу, и Жоан сразу же узнал пейзаж, который так живо описывала ему Соледад. Прекрасную долину венчали белоснежные кипы облаков в лазурном воздухе. Богота оказалась воистину поднебесным городом, ибо на такую высоту ему еще не доводилось забираться даже в самых смелых мечтах.

На станции в лицо ему ударил ледяной ветер. Юноша уныло наблюдал, как расходятся пассажиры. Некоторые на прощание обнимались с попутчиками, и от этого на душе у него становилось еще тоскливей. Студента кто-то встречал на платформе, судя по всему — родственник. Новый друг простился с Жоаном, демонстрируя столичные манеры (которые сам не так давно изучил), а напоследок, уже таща прочь по перрону свой тяжелый чемодан, обернулся и крикнул:

— Если не знаешь, куда податься, иди в Лас-Крусес! Там, говорят, за пять сентаво можно получить постель. Жаль, не могу пригласить тебя к себе — сам живу в общежитии.

Но это Жоана не волновало. Не для того он пересек океан, чтобы заваливаться в постель. Адрес он помнил наизусть и спросил у какого-то щеголя, которому уличный чистильщик обуви драил ботинки, как добраться до места, называемого Чапинеро. Сердце его бешено колотилось, дышать становилось труднее, сомнения и неизвестность раздирали душу. Он все никак не мог поверить, что ступает по земле Боготы и скоро увидит Соледад.

Вдруг, ни с того ни с сего, город оделся в траур. Свинцовые грозовые тучи затянули небо. Прохожие в унисон, словно в привычном, слаженном танце, открыли зонтики, готовясь к одновременной атаке дождя и тумана. Улицу вмиг наводнили красные такси, к которым наперегонки ринулись пешеходы. Только нищие, застыв, как изваяния, бесстрастно взирали на всеобщую суматоху. Жоан успел продрогнуть до костей, пока добирался до трамвайной остановки.

Заплатив два сентаво за билет и уточнив дорогу у кондуктора, он смешался с пассажирами. Их косые взгляды красноречиво подтверждали вопиющую неуместность его летнего костюма. За окном куда-то торопились клерки, шумели продавцы лотерейных билетов, сигналили неповоротливые грузовики в плотном потоке транспорта — но Жоан, погруженный в свои размышления, ничего этого не видел. Очнулся он, только когда центр города остался позади и кондуктор сообщил ему, что они уже в Чапинеро.

Утопающие в зелени дома окружали высокие заборы, из-за которых доносился лай породистых собак. Жоан долго бродил среди изящных особняков, пока не отыскал нужный номер. Перед ярко-синим фасадом он остановился, потрясенно взирая на архитектурное великолепие... нет, не дома, настоящего дворца. Галерея дорических колонн, опоясывающая здание, напоминала о квартале Манга, который он успел осмотреть, гуляя по Картахене. Начищенная до блеска бронзовая табличка над парадным входом гласила: Moulin de Reves— «Мельница грез».

За кованой решеткой на целый квартал раскинулся пышный сад. Буйно цвели розы, наполняя воздух сладким ароматом. За ними, в глубине, возвышалась увитая плющом синяя ветряная мельница. Неподвижные лопасти настороженно застыли в безветренном воздухе.

Жоан осторожно заглянул между прутьями решетки, представляя себе, как Соледад в одиночестве сидит на качелях среди розовых кустов, бродит по галерее, заходит через вот эту самую дверь...

Дверь внезапно открылась. Две женщины в фартуках и наколках вышли на улицу — явно без всякого дела, просто подышать воздухом. Жоан напряг зрение, пытаясь разглядеть внутреннее убранство дома, отчаянно надеясь, что судьба подарит ему возможность хоть мельком увидеть Соледад. Но ее нигде не было. Он упрямо не сходил с места, пока его не спугнул шум мотора. К дому подъехал «кадиллак», на заднем сиденье которого возвращался с фабрики Бенхамин Урданета. Дворецкий почтительно распахнул двери, а Жоан, узнав хозяина дома, отчаянно застыдился своего потрепанного костюма и поспешил скрыться, чтобы, не дай бог, отец Соледад не застиг его в столь непотребном виде. Их взгляды чуть было не пересеклись. Жоан перешел улицу и, как нищий, выпрашивающий крохи любви, уселся на тротуар. Дом казался таким реальным и близким — стучись да заходи, но то была опасная иллюзия.