Фантомная боль - Арнон Грюнберг Страница 63

— Я знал, что у тебя получится, — сказал Стефан. — Нет лучшего лекарства, чем последний срок сдачи.

Последний срок в качестве лекарства — мне показалось, что я уже где-то это слышал. Чтобы придумать такую фразу, по-моему, нужно быть немцем.

— Да, это так, — не стал спорить я, — труд облагораживает.

Тут я вспомнил своего отца. Он тоже трудился. И этот труд довел его до того, что однажды солнечным июньским днем он пересек теннисный корт и на глазах у сотен зрителей укусил за ногу своего противника. Это, конечно, тоже был труд, но не тот, что облагораживает.

— Поздравляю, — продолжил Стефан, — поздравляю. Я уверен, что получилась отличная книга.

— Я тоже, — согласился я, не будучи, впрочем, ни в чем уверенным.

После этого я позвонил Сказочной Принцессе и сообщил:

— Кулинарная книга окончена.

Она меня с этим поздравила. Я, как всегда, задал вопрос о состоянии ее финансов, и она, как всегда, ответила, что деньги — это не главное.

— Я могу обойтись и без денег, — заверила она.

— Без денег никто не может обойтись, абсолютно никто.

— Ты едешь домой? Или же остаешься с этой твоей Пустой Бочкой?

— Почему ты решила, что она пустая бочка?

— Мне так кажется. Все, что ты рассказал мне об этой женщине, говорит о том, что она — пустая бочка.

— Она совсем не пустая бочка. Это молодая женщина, которая, кажется, плохо функционирует, но она не пустая бочка.

— Ты едешь домой?

— Пока что нет.

— А что мне делать? Откуда мне взять ребенка?

— Что ты этим хочешь сказать?

— Мне нужен ребенок, иначе скоро будет поздно.

— Откуда я знаю, откуда тебе взять ребенка? Сделай себе с кем-нибудь.

— С кем?

— Почем я знаю с кем, разве я директор фабрики по производству детей, разве я ведаю их распределением? Тебе самой решать — с кем.

— Значит, ты не приедешь домой?

— Я не знаю, — сказал я, — не знаю.

«Я ненавижу тебя за то, что по тебе скучаю», — вот что на самом деле я хотел сказать. И я даже не знал, по кому я больше скучаю — по Сказочной Принцессе, по Ребекке или по Эвелин. Я и вправду этого не знал. Знал только, что скучаю. Вот чем я на самом деле все время занимался, вот какое у меня было занятие — я скучал, и мне казалось, что от этого чувства невозможно избавиться. Невозможно в прошлом, невозможно сейчас, не говоря уже о будущем. Это ощущение будет только расти, пока не окутает меня чем-то вроде тумана, густого тумана. И когда я туманным облаком поплыву по улице, скажем, в табачную лавку, дети спросят у своих родителей: «Только что тут проплыло облако, как это понять?» — и родители им ответят: «Ах, да это Роберт Г. Мельман, составитель кулинарных книг».

Если вы скучаете по кому-то, вы начинаете этого человека ненавидеть, лишь бы только по нему не скучать. Того, по кому вы скучаете, надо устранить, победить, уничтожить. Ненависть — это море, в котором сливаются все реки тоски. Я плавал по этому морю, но сейчас меня уже слишком далеко занесло течением.

— Ты меня еще слушаешь? — спросила Сказочная Принцесса.

Мимо прошел упитанный мужчина, он искал свой номер, в руке он держал сумку-холодильник.

Я потерял над собой контроль. Я должен был следить за своим дыханием, за формулировками, за подбором слов, за ритмом. Тот, кто умеет подобрать правильные формулировки, держит все под контролем, и я как раз стремился все держать под контролем, во всяком случае, я хотел контролировать себя самого. Я боялся, что если я начну плакать, то уже не смогу остановиться.

— Я скоро снова тебе позвоню, — пообещал я Сказочной Принцессе. — У тебя пока не кончились деньги?

— Ты уже меня об этом спрашивал.

Наверху, в одном из номеров мотеля «Серебряное озеро», сидела Ребекка, но я мечтал о борделе. Мне подошел бы сейчас любой. Необязательно шикарный и даже необязательно чистый. Бордель был храмом тоски, проститутка — верховной жрицей, а секс — жертвой нашему богу — вечному, всемогущему, хранящему молчание богу тоски. Бордель был единственным местом, куда не совались приличные люди, проститутка — единственной женщиной, в которой я признавал верховную жрицу, а секс — единственной жертвой, которую мог потребовать от нас бог тоски.

— Я тебе позвоню, — пообещал я и повесил трубку.

Но я не стал подниматься к себе в номер, я пошел в туалет мотеля «Серебряное озеро» и заперся в мужской кабинке. Я сел на пол, немного поплакал, но быстро успокоился. Я пытался найти формулировку для того, что только что произошло. Я искал слова, которые помогли бы мне справиться с дрожью в теле, вновь стать человеком, которому не стыдно показаться людям на глаза.

Если б я мог в ту минуту проглотить шестьдесят таблеток снотворного, я бы с удовольствием это сделал, запил бы все бутылкой шампанского и затем проглотил бы еще шестьдесят таблеток — ведь я терпеть не могу неудачные попытки. Это был экзамен, который я хотел сдать с первого раза. Но снотворного под рукой не нашлось, а когда я наконец подыскал подходящую формулировку для этих самых снотворных таблеток, мне уже незачем было их глотать.

Стратегия выживания, которую я для себя изобрел, осуществил и довел до совершенства, оказалась настолько успешной, что сам я превратился в излишний предмет. Неверный шаг с балкона двадцатого этажа многоэтажки стал в общем-то факультативным: я мог сделать его или нет, я мог предоставить это решать случаю — это уже было все равно.

Я делегировал все свои обязанности: мытье посуды, приготовление пищи, мытье окон, ответы на телефонные звонки, заказ номеров в гостиницах — всего полшага отделяло меня от того, чтобы делегировать в том числе и собственную жизнь. Стремясь перехитрить бога тоски, я ратовал за заменяемость людей — и сделал заменяемым себя самого, даже для себя. Операция «выживание» прекрасно удалась, а жизнь превратилась в шоколадку, которую подают к кофе: хочешь — ешь, не хочешь — отложи в сторону.

Я поднялся наверх. В номере я нашел записку от Ребекки: «Звонила твоя мама. Передала, что это срочно. Я вышла на минуту за сигаретами».

Я позвонил матери в Амстердам.

— Мама, — сказал я.

— Наконец-то я тебя нашла. Я так беспокоилась. Мне звонил Дэвид. Он мне все рассказал. Наконец ты ушел от своей жены. Давно пора. Она была твоим несчастьем. Она никогда не обращала на тебя внимания, она для тебя слишком старая, и у нее лицо, как у собаки. Еще, если хочешь знать мое мнение, она бесплодна. У меня глаз на такие вещи, я вижу бесплодную женщину на расстоянии. Эта твоя милая женушка бесплодна. Мне все равно, с кем ты теперь вернешься домой, если она молода и способна иметь детей.

— Мама, — перебил я ее, — я пока не приеду, пока еще неясно, как все повернется. Я занимаюсь кулинарной книгой.