Источник - Джеймс Миченер Страница 62

Когда Цадок миновал ворота, его удивил лабиринт улочек, в котором он оказался, и серо-зеленые башни, которые, казалось, были готовы раздавить его. Он растерялся, когда, тут же повернув налево, уперся в глухую стену, а повернув направо, оказался перед помещениями для стражи в окружении кованых бронзовых цепей. Никому не было под силу в ходе штурма пробиться через эти ворота, но не их военная мощь больше всего поразила Цадока. За цепями патриарх в первый раз увидел город хананеев с его переполненными улицами, с искусительным содержимым магазинов, рядом с которыми толпились люди с необыкновенно разными лицами, различного происхождения. Он был ослеплен представшими перед ними чудесами, но испытывал к ним инстинктивное недоверие, ибо ощущал давящий вес стен и странную манеру, с которой дома громоздились друг на друга, так что ни людям, ни домам не хватало для себя пространства. И стоило ему только увидеть перед собой этот таинственный город, он испытал тоску по бескрайней свободе пустыни и снова подумал – не сделал ли его клан ошибку, придя в это поселение.

Правитель Уриэль, окруженный стражей в кожаных доспехах, сделал шаг вперед навстречу старику.

– Я Уриэль, правитель Макора, – сказал хананей.

– Я Цадок бен-Зебул, правая рука Эль-Шаддаи, ищу места для моего народа.

– Готовы ли вы платить налоги? – Цадок кивнул, и хананей сказал: – Можете занимать поля вдоль дороги. А за ними лежат богатые Пастбища и места, где может расти виноград. – В его словах прозвучало больше примирительности, чем он собирался высказать, но старик держался с такой непринужденностью и простотой, что правитель невольно почувствовал к нему симпатию и решил, что Макору пойдет только на пользу, если рядом с ним будет обитать такой человек.

– О каких полях ты говоришь? – спросил ибри.

– За оливковой рощей. И за полем, на котором растут дубы. Все Места, что тянутся до болота. – Повернувшись в другую сторону, он показал на гору: – Но вот в тех местах селиться вы не можете, потому что они принадлежат Баалу.

Старик кивнул, потому что, где бы он ни водил своих людей за последние сорок лет, определенные места были посвящены каким-то богам, и, хотя Цадок не собирался поклоняться им, он понимал, когда это делали другие.

– Мы уважаем всех богов, обитающих на вершинах, – сказал он. Цадок тоже чувствовал, что встреча складывается неплохо, и опасения, высказанные его сыновьями, не нашли в нем отклика. Макор был процветающим городом, но отдаленные поля вокруг него лежали невозделанными, и с точки зрения правителя города это было верное решение – пригласить осесть на них чужаков. Тем не менее, надо было выяснить одну подробность. – Мы поклоняемся Эль-Шаддаи, который обитает в горних высях.

Уриэль нахмурился и напрягся – в этом вопросе он не мог уступать.

– Гора принадлежит Баалу, – повторил он.

– Конечно! – согласился Цадок, и хананей облегченно перевел дыхание. – Пусть она и будет священной горой Баала, потому что горние выси, на которых обитает Эль-Шаддаи, – это не груды камней, не скалы, а такая гора, которая скрыта от глаз человека.

– Значит, спорить не о чем? – с облегчением спросил Уриэль.

– Не о чем, – честно ответил патриарх, но Уриэль заметил, что глаза старика полыхнули таким пламенем, которого ему никогда не доводилось видеть раньше, – страстный фанатичный огонь, – и сначала хананей решил было отказаться от общения с ибри, как от пугающей новой вещи, но этот огонь погас, и перед ними снова предстал Цадок, рассудительный и толковый проситель.

– Я пройду с тобой к этим полям, – сказал он.

Собрав свою хеттскую стражу, Уриэль покинул город и оказался среди ибри, которые толпились под стенами, ожидая исхода встречи. Хананей с уважением отметил, что сыновья главы этого племени высокие, стройные и мужественные, да и другие, которые продолжали спокойно ждать, были готовы и к войне и к миру, хотя рассчитывали именно на него. Он видел ясноглазых женщин и их детишек, застывших в молчаливом изумлении. Эти пришельцы производили куда лучшее впечатление, чем то отребье, которое временами появлялось на этой дороге, и правитель отнесся к гостям с подчеркнутым уважением.

– Оливковая роща принадлежит мне, – объяснил он, – но по нашим законам вы можете собирать опавшие плоды и те, которые остаются на ветках после уборки урожая. – Ибри кивнул, ибо во всех землях существовали такие же обычаи. – Но никто не имеет права пользоваться давильным прессом, – сказал Уриэль. За тысячу лет войн никто, даже гиксосы, не осмелился разрушить три каменные ямы; за это время износилось и пришло в негодность не менее двухсот деревянных шестов, служивших рычагами, но никто из захватчиков не нанес вреда давильне, никто не вырубал оливковые деревья, потому что все, кто захватывал Макор, получали в свое распоряжение и эти деревья, и давильные прессы. Ведь в сущности, без них и без источника.

– Как с водой? – осведомился Цадок.

Вот в этом-то и была фундаментальная проблема для хананеев и ибри, которым придется делить эту землю. В болоте вода была солоноватой и противной на вкус, в чем уже убедились женщины, добравшиеся до него. Ею нельзя было пользоваться. А стены, возведенные Уриэлем вокруг источника, не позволяли напрямую подходить к нему. И если ибри захотят пользоваться водой из него, то их женщинам придется подниматься по насыпи, проходить извилистыми улочками за воротами, спускаться по главной улице и через ворота сторожевой башни темным каменным коридором идти к источнику. Им придется постоянно ходить взад и вперед. Таким образом ибри ближе познакомятся с хананеями, увидят, как те живут, как молятся, и со временем между ними могут возникнуть и браки. Этого будет просто не избежать, когда красивые девушки-ибри каждый день будут проходить мимо столь же симпатичных местных парней, – и пройдет не так много времени, когда изысканная и более высокая культура города подчинит себе грубоватые обычаи пустыни. Ибри придется принять такой исход, но это будет ни поражением, ни унижением, а безмолвной сдачей, когда они позволят себе принять более высокие стандарты культуры и новую систему ценностей. В этой битве поколение за поколением будут принимать участие и ибри, и местные обитатели. Исход ее будет неясен, но от победы выиграют и горожане и ибри. Она вовлечет в себя таких людей, как Самсон и Далила, Иезавель и Элия, Санаваллат и Нехемия, и даже спустя много веков после их кончины такие же сложности будут терзать людей и в Москве, и в Уитуотерстренде, и в Квебеке. Хананей и ибри договорятся, как разделить эту землю, но проблема единой религии так никогда и не будет разрешена.

– Значит, нашим женщинам придется ходить через город? – спросил Цадок.

– Другого пути нет.

– А не можем ли мы открыть ворота к источнику?

– Нет. – При всем уважении к собеседнику Уриэль не собирался нарушать надежность стен, которые он так старательно возводил.

Несколько мгновений двое мужчин изучали друг друга, и каждый понимал, что беспокоило собеседника, но, поскольку оба были достаточно умны и знали, как договариваться, и тот и другой оценили ситуацию, – и, помолчав, Цадок сказал: