Ангельские хроники - Владимир Волкофф Страница 60

Ваше представление о времени столь отлично от нашего, что я, право, не знаю, как рассказать вам эту историю.

Вы воображаете, что события происходят в пространстве, которое вы называете настоящим, будут происходить в пространстве, которое вы зовете будущим, и происходили в пространстве, которое, по-вашему, называется прошлым. С каким странным упорством вы делите все происходящее натрое, тогда как все дело в вашей собственной бренности. Время представляется вам рекой, текущей всегда в одном направлении, и – вы уж меня простите – это просто смешно, а все оттого, что вы – смертны, причем, заметьте, по вашей собственной вине. Вам никак не постичь, что все – вечно и одновременно; что то, что произошло в этом зоне, происходит там и сейчас и будет происходить всегда.

Ну, а теперь я попробую рассказать об этой трагедии так, словно она произошла один-единственный раз, в определенное время, а вас я попрошу только иметь в виду, что время – это не река, а море, и что то, что случилось один раз, никогда не перестанет быть. По крайней мере, как я уже сказал, до конца данного зона, а уж что там произойдет в следующем, об этом мы и помыслить не можем.

Итак, когда настал тот момент, которого мы так страшились, который вызывал у нас такое неприятие, – обратите внимание, я говорю так лишь для того, чтобы вы поняли меня, ибо ужасный момент этот настает постоянно, – когда, говорю (да и само это слово «когда» – всего лишь уступка вашему взгляду на вещи), мы узнали, что этого не избежать, нами овладела такая тоска, такая печаль, которые никакими словами не опишешь.

Сказать, что каждый из нас и все мы вместе не раздумывая пожертвовали бы собой ради Сына, это ничего не сказать. Но мы знали, что это невозможно, ибо, чтобы умереть и воскреснуть, надо быть смертным, как вы: для нас же смерть не существует. Если бы только мы могли – а нас ведь мириады – взять на себя по одному атому Его страданий, если бы мы могли вместо Него взять на себя грехи всех людей – да, убийства и прелюбодеяния, ложь и съеденное тайком варенье, – а ведь нас так много, что человеческих грехов вряд ли хватило бы на всех, – если бы мы могли ценой нашей музыки сфер, которая вся – для Него, избавить Его хотя бы от одного терния, от одного, самого болезненного, удара бича, от одного оскорбления, от одного плевка, мы немедленно бросились бы Ему на помощь, полные благодарности за то, что нам позволено пожертвовать ради Него всем, даже самим сознанием любви, которую мы к Нему питаем.

Однако мы знали – всегда знали, – что и этого нам не дозволено. Мы пели при Его рождении, мы понесем в небеса орудия Его пыток, мы встретим Его на пути из ада, но никогда нам не бывать ничем иным, кроме как свидетелями и вестниками той великой любви, что возникла между Ним и людьми. Стоит ли удивляться, что для нас это было невыносимо. То, что Он, создавший нас, да и вас – вас, кого он любит гораздо больше и кто мог бы больше любить Его, – то, что Он должен искупить ваши грехи и принять ради вас и из ваших рук позорную смерть, ту самую смерть, которую Он не создавал и которая, в некотором роде, есть – простите – ваше изобретение, – это было поистине ужасно. Мы были злы на вас, да, конечно, при этом мы чувствовали, как все наше существо противится этой муке, этой гибели, на которую шел Он, такой добрый, такой милосердный, – Он, Чей лик был для нас солнцем, а мы – его лучами.

Только вдумайтесь, вы, кому предстоит однажды воскреснуть, – ваша смерть никогда не будет так бесповоротна, как та, на которую шел Он. Теперь вы знаете, что сделали с Ним; мы же уже тогда знали, что вы должны были с Ним сделать. Мы сгорали от желания обрушиться на вас всем нашим воинством и вырвать Его из ваших рук, палачи, жалкие, никчемные людишки! А как все в нас замирало при мысли, что не такова была на то воля Отца, что нам предстоит безропотно смотреть на эту гнусность, ставшую возможной по вашей вине, и что мы никак не сможем помешать ей свершиться до конца! Какими виноватыми мы чувствовали себя, мы, чьей вины в том не было ни на йоту!