Архитектор снов - Этери Чаландзия Страница 60

Зис задержал дыхание. На смену нежности пришла такая страсть, что он испугался, что сделает ей больно. Майя и правда вскрикнула, когда он сжал ее в объятиях и привлек к себе. Но у Зиса от этого тихого полукрика-полустона только потемнело в глазах. Теперь он, наверное, уже не смог бы остановиться.

Но Майя и не хотела, чтобы он останавливался. Она поняла, какую силу высвободила своей беспомощностью. Слезы еще блестели у нее на глазах, но ее тело уже выгнулось, она тянулась к нему, ее губы дрожали, ладони уже совсем иначе охватывали его плечи. Она почувствовала, что на смену его нежности пришла такая страсть, что он боится сделать ей больно. Но это ее не пугало. Внутри ее тела сжалась мощная пружина желания, и только в его силах было высвободить ее. Промедление было сладостным и мучительным. И, когда он одним рывком, почти грубо, привлек ее к себе, она вскрикнула. Но это не был знак к отступлению, это был призывный крик…

Зис, задохнувшись, на мгновение отпустил ее. Он словно выпил ее всю через ее губы и дал ей напиться своими. В уголке ее рта плоть треснула, он ощущал солоноватый привкус крови, видел заалевшую каплю, выступившую на коже. Он дотронулся до крошечной ранки. Пальцами, губами, языком… Она запрокинула голову. Он приник к ее шее. Вдруг он понял, какую силу высвобождает ее беспомощность.

Он почувствовал, как с каждым его прикосновением к ее лицу, губам, разворачивается мощная пружина желания, скрытая и сжатая в ее теле. Он обхватил пальцами ее затылок, улыбнулся ей, она, едва дыша после их первого поцелуя, ответила на его улыбку. Зис задержал дыхание, и вдруг рванул ворот ее майки. Тонкая ткань легко поддалась, под ней обнажилась грудь. У него остановилось сердце. Он осторожно накрыл ее ладонью, почувствовал тепло и трепет упругой плоти, ощутил, как напряглась она под его рукой… Зис увлек Майю за собой, опрокинул ее на спину, закрыл глаза и…

…над городом, наконец, разразился ливень. Он начался без робкого накрапывания и ложных проб. Потоки воды хлынули на мостовые, смывая с них мусор и случайных прохожих.

Зис и Майя почти не разговаривали в ту ночь. Тесно прижавшись друг к другу, словно спрятавшись в крошечном мире, замкнувшемся на их истерзанных страстью телах, они долго стояли под потоками воды в душе. Зис осторожно перебирал пальцами бугорки сильно выступающих позвонков на худой спине Майи. Она спрятала голову у него на груди, и вода стекала с ее плеч, и пар клубами наполнял ванную комнату и просачивался сквозь приоткрывшуюся дверь наружу.

Страсть не отпускала их всю ночь, давая лишь краткие непродолжительные передышки, как сейчас под душем, в тишине и глубине ночи. Но вскоре, заворачивая друг друга в огромную махровую простыню, они опять встретятся глазами, их кровь вскипит и прямо здесь, упираясь коленями и локтями в кафельные стены, они поспешат утолить свое желание…

Только на заре, когда гроза закончилась, и над стеклянными тротуарами и влажными крышами повис кроваво-красный солнечный шар, Майя заснула, разметавшись на широкой кровати. Зис стоял у приоткрытого окна и не мог отвести от нее глаз, все смотрел и смотрел, словно не мог поверить в случившееся.

В старинном особняке у озера, укрытого туманом, еще гуляли ночные тени. Они скапливались по углам, путаясь в ножках старых столов и буфетов. У открытых дверей на пороге балкона курил мужчина. Его рослая фигура четким силуэтом выделялась на фоне стремительно светлеющего неба. Он, не отрываясь, смотрел за горизонт, и в его глазах кровавыми яблоками отражалось встающее светило.

Авельев докурил сигарету и затушил ее в тяжелой серебряной пепельнице. Рассвело. Он обернулся– в кровати, измученная бессонной ночью, спала Карина. Авельев, не отрываясь, смотрел на роскошное тело, подарившее ему столько наслаждения. Он подошел, легко провел пальцами по ее руке… Карина улыбнулась, открыла глаза и невидящим взглядом посмотрела на него. Ресницы сомкнулись, и она вновь соскользнула в крепкий сон.

Авельев прошел в глубину спальни. На полу лежали в беспорядке разбросанные вещи. Что-то было надорвано, что-то разорвано – накануне никто не считал пуговиц, они сдирали одежду не разбирая, и только иногда замирали между поцелуями, заглядывая друг другу в глаза, словно ища молчаливого одобрения, и, получив его, с улыбками заговорщиков продолжали начатое.

Авельев нагнулся и подобрал с пола изящную сумочку Карины. Покрутил в руках, потянул за молнию. Карина шевельнулась на постели. Авельев замер, подождал пару мгновений, затем, убедившись, что она продолжает спать, одним движением открыл сумку. Духи, кое-что из косметики, ключи, деньги, телефон… Авельев улыбнулся, вчера он вдруг зазвонил так некстати… Быстро и ловко он осматривал содержимое. Достал и развернул портмоне. Оно ощетинилось кредитными и клубными картами.

Что мог искать этот человек? Спокойно, внимательно и сосредоточенно он что-то высматривал в сумочке. Внезапно, отвернув одно из потайных отделений, он вынул кожаный футляр с прозрачной стенкой. В него была бережно вставлена старая фотография – маленькая девочка спала в саду среди цветов, словно вырезанных из темной бархатной бумаги. Авельев провел пальцем по лицу на снимке, улыбнулся. Но внезапно какая-то тень промелькнула в его глазах. Рука дрогнула. Взглядом, полным сомнения и тревоги, он всмотрелся в изображение на фотографии. Что-то было не так…

Майя пила кофе, обхватив обеими руками чашку. Она сидела в лучах солнца на балконе, спрятавшись, как в мягкий панцирь, в большой банный халат Зиса.

Они молчали все утро. Не из-за сожаления, смущения или неловкости. Напротив, обоим было так хорошо, что не надо было ничего говорить. Сумасшедшая ночь, почти без сна, в забытьи, в тумане, закончилась, наступил новый день, он был нежен и тих. И это было прекрасно.

Зис уже почти час сидел, не меняя позы, и смотрел на Майю. Как он хотел сейчас рассказать ей обо всем, с чем ему пришлось столкнуться в последние дни, чему почти не было логического объяснения и что так или иначе было связано с ней, с Майей. Он не мог отвести взгляда от щеки, покрытой нежным персиковым пухом, зазолотившимся на солнце, от сонных глаз, оттененных темными кругами, знаками бессонной ночи, от длинных, нежных и каких-то полудетских пальцев, которыми она сжимала чашку. Даже эта дешевая посуда в ее руках казалась особенной. Зис давно заметил эту Майину особенность. Она, как по волшебству, одним прикосновением умела придавать обычным предметам привлекательный вид…

Нет, не мог Зис в это утро облегчить душу. Он вздохнул. Это было похоже на томление неверного любовника, которому так хорошо, что он именно сейчас, именно в эту минуту хочет освободиться от мучительного груза тайны, отравляющей его счастье и делающей его неполным. Как часто надежда на то, что в этот миг обоюдного удовольствия растворятся все ошибки, что партнер услышит страшное разоблачение и только отмахнется – да и бог с ним, подумаешь, нам же так хорошо вместе, – вводит в заблуждение. Неверные признаются в своих грехах, и немедленно происходит непоправимое. Нет, не мог Зис в это утро рассказать Майе ни о своих открытиях, ни о странном заказчике, ни о туманном следе на ее фотографии…