Побег - Борис Кантор Страница 6

Хорошо еще, что они не узнали про мою прошлую связь с подпольной организацией. Тогда бы меня вообще отчислили из университета!

* * *

Москва блестела под утренним солнцем, окутываясь паром, поднимавшимся от просыхающего асфальта. Всё было как обычно. И солнце, выглядывающее из-за туч, и голубые окна на небе и сверкающие — на домах.

Вот и Комсомольская площадь, заполненная у парадных трех вокзалов множеством такси и разношерстной толпой приезжих — суетливых и растерянных, напуганных торопливостью и громадностью Москвы. Все они волочили чемоданы, мешки, рюкзаки. Обычная картина для этого места.

Казанский вокзал — особенно шумный. Но я уезжаю с более спокойного Ленинградского вокзала, где большинство пассажиров не были обременены тяжелым багажом — только портфелями или небольшими саквояжами. Отсюда в Ленинград ехали в основном командировочные — деловая публика.

После недолгих размышлений я решил не покупать прямой билет до Карелии в Москве. Если за мной следят, то, чтобы замести следы, лучше ехать на электричке до Клина или Калинина, потом до станции Бологое, а там уже, если мои опасения окажутся напрасными, сесть на какой-нибудь карельский поезд.

В камере хранения рюкзак выдали без каких-либо задержек. Сразу промелькнула мысль: «Это хороший знак!»

Рюкзак был довольно тяжелым, больше пятнадцати килограммов веса, хотя в нем находилось только самое необходимое. Конечно, это не так много — в экспедициях я, бывало, таскал и по тридцать, — но если предстоит пройти сотни километров, причем как можно быстрее, то настанет момент, когда эти пятнадцать будут давить на плечи, как все тридцать.

В рюкзаке сложенное ружье и патроны. Ружье — двуствольное: нижний ствол двадцать восьмого калибра, верхний — малокалиберный нарезной. Двадцать патронов дробовых, пять с жаканами и пятьдесят малокалиберных. Из «мелкашки» я обычно попадал без промаха в сидящую ворону на расстоянии пятидесяти метров. Конечно, не ахти какое ружье, зато легкое — всего два с половиной килограмма. Для добычи пропитания его вполне хватит.

Кроме ружья в рюкзаке была куртка с подкладкой, несколько пар толстых носков, два килограмма риса, сухари, пять банок мясных консервов, полкило сушеного гороха, сухие супы, соль и спички в водонепроницаемых упаковках, леска с крючками в круглой жестяной коробке и большой охотничий нож в ножнах.

На дне в пластиковом мешке лежали пять пачек американских сигарет «Честерфильд». Но их я буду курить, если перейду границу. А на первое время у меня было десять пачек нашей «Примы». Они лежали сверху.

В кармашке рюкзака, помимо разных документов, упакованных в пластиковый пакет, зубной щетки и пасты, находились пять однодолларовых купюр. В моем широком кожаном ремне у пряжки есть небольшой кармашек, куда я с трудом засунул две купюры по пять долларов — больше не помещалось. Поэтому однодолларовые купюры и пришлось положить в рюкзак.

«Блам-блам-блам» — со стуком перескакивают таблички с названиями конечных станций электричек. Очередной «блам» — Клин!

— Вот до Клина и поеду, а уж там посмотрим.

Некоторое время я колебался — покупать ли билет на электричку? Наверное, надо купить, а то пройдут контролеры и задержат. Но денег-то в обрез! Ровно на билет до нужной станции в Карелии. Если я потрачу на электричку, то вряд ли хватит. Допустим, до Калинина я истрачу полтора рубля. Останется десять с мелочью. Хотя билет из Калинина на север должен быть дешевле, чем из Москвы, — всё-таки я уже проеду сотню с лишним километров. Будь что будет! Лишь бы уехать из Москвы «чистым», без «хвоста».

Пока я брел с купленным билетом на электричку до Клина, меня начали одолевать сомнения: «Может, всё-таки надо было ехать до места прямо из Москвы. Вдруг теперь не хватит денег! А ехать без билета опасно. Надо было бы всё-таки взять у кого-нибудь еще хоть трешку».

Почти все свои премиальные от последней экспедиции мы с Зауром и с Борисом Угловым оставили в многочисленных буфетах Московского международного кинофестиваля, во время которого попеременно стояли в круглосуточных бесконечных очередях, чтобы снабдить кинофаната Заура абонементами или хотя бы отдельными билетами. При этом он всё время безумно влюблялся в какую-нибудь новую мировую кинозвезду — то в Марину Влади, то в Джину Лоллобриджиду, то в Брижит Бардо… Отдуваться за всё это приходилось обычно Борису.

Собравшись у подъезда гостиницы «Москва», где жили участники и гости кинофестиваля, мы просили его проникнуть внутрь этого суперохраняемого отеля и взять автографы у звезд мирового кинематографа.

— Но почему я? — каждый раз протестовал Борис.

— А потому, что ты из нас самый представительный. Надевай темные очки — и вперед!

И, что удивительно, ему это удавалось! Он свободно проходил через многочисленные кордоны и собирал для Заура массу автографов: Аркадия Райкина, Джины Лоллобриджиды, Михаила Ромма, Алексея Баталова и каких-то других неизвестных мне личностей. А потом мы шли это дело отмечать…

И вот теперь денег со всей очевидностью не хватало, а занять перед отъездом было не у кого. У Заура едва хватило на билет до Тюмени, а брать деньги у Вилли не хотелось. Видимо, после той неудачной попытки побега в наших отношениях возникла какая-то трещинка.

«А вот у КГБ в деньгах недостатка нет, — с тоской подумал я, — они могут следить за мной где угодно и сколько им угодно. Могут хоть вертолет послать вдогонку!»

И тут меня вдруг охватил страх, что за мной и в самом деле следят, — даже мурашки по спине побежали, но я сразу мысленно отругал себя за это.

«Это всё только эмоции! — убеждал я себя. — Их надо немедленно выбросить из головы!»

Кое-как успокоившись, я вошел в электричку, которая почти сразу же тронулась и начала быстро набирать скорость, проезжая мимо депо, запасных путей… Я нашел свободное место и сел, поставив рюкзак между ног.

«Теперь размышлять нечего, я уже в пути!»

За окном мелькали знакомые места. Мне стало как-то грустно! Все друзья остаются позади, в прежней жизни. Вот поезд проезжает нашу зимнюю спортбазу. Сколько раз я бегал там на лыжах по десятикилометровой трассе, а однажды даже выиграл первенство Москвы среди вузов.

Погода тогда была скверная: временами шел дождь, и лыжня превратилась в кашу. Я правильно угадал погоду, хотя с утра ничто не предвещало дождь, просто была оттепель. Скорый дождь я определил по запаху, как научился тому в Сибири. Но обычно это работало весной, а теперь — начиналась зима. Но всё-таки я угадал и смазал лыжи толстым слоем воска с барсучьим жиром. Эту мазь еще дома подарил мне местный охотник дядя Илья. Для сырого снега она оказалась лучше той, что выдавали в лыжной секции университета. Я пробежал дистанцию почти так же, как в обычную погоду, что не удавалось даже самым сильным мастерам. Разумеется, мне помогла и моя выносливость.

Вот и теперь мне придется полагаться на нее. Буду идти средним темпом, часов по восемнадцать в день. Я должен проходить километров по шестьдесят в сутки. Если по дороге, то можно было бы и по девяносто, но по карельскому лесу это невозможно!