Мушка. Три коротких нелинейных романа о любви - Милорад Павич Страница 6

Продолжения их разговора Юсуф не слышал. Молодая пара собрала свои вещи и ушла. Юсуф запомнил их слова, а кроме того, не забыл осмотреть место, на котором они загорали. Там он нашел двуствольную свирель, намокшую, но целую. Кто-то забыл ее среди камней. Юсуф обрадовался и положил инструмент в мешок, а разговор молодых немцев, чтобы не забыть, повторил по-турецки.

На следующий день на пляж он не пошел. Добрался до центра и сел там на единственный в городе трамвай. Заплатил одну лиру и доехал до последней остановки. Здесь он вышел и оказался перед археологическим музеем. Перешел дорогу и, смущаясь, вошел в вестибюль. Пряча глаза, спросил женщину в кассе, действительно ли здесь можно увидеть танцовщицу, исполняющую танец живота. Ему хотелось посмотреть на самую драгоценную вещь в городе.

– Мы продаем билеты только в музей, а такого места, где танцуют танец живота, здесь нет, – ответила кассирша и добавила, что входной билет стоит десять турецких лир. Юсуф почесал затылок и покрепче прижал к себе мешок, не зная, что же ему теперь делать, а женщина в кассе и один из смотрителей с подозрением наблюдали за ним. Одет он был совсем не так, как люди, интересующиеся музеями.

Тут из соседнего зала появилась еще одна смотрительница и спросила, в чем дело. Когда ей объяснили, она улыбнулась Юсуфу:

– Ты хочешь посмотреть на танцовщицу?

– Да! – смутился Юсуф. Он выглядел так, словно скрывал свои истинные намерения. Как будто намерения его были не вполне чисты.

– Иди за мной! – велела смотрительница, но кассирша заявила, что у Юсуфа нет входного билета. Тогда Юсуф достал десять лир и отправился за смотрительницей; за ними последовал и смотритель, не скрывавший недоверия к странному посетителю.

В зале, где перед скамейкой для отдыха стояли мраморные римские императоры, которых при приближении посетителей освещал яркий свет, на отдельном постаменте возвышалась крупная женская фигура в развевающемся одеянии темного цвета.

– Вот твоя танцовщица, исполняющая танец живота! – указала смотрительница и усадила Юсуфа на скамейку перед скульптурой. – В давние времена небольшие копии, сделанные с нее, покупали женщины, которые хотели родить.

– Откуда она? – спросил ошеломленный Юсуф.

– Из местечка Перге, – ответила смотрительница. – На постаменте есть табличка, там всё написано.

– Из моих родных мест?

– Да, если ты действительно оттуда. Она жила там задолго до тебя. Но она не турчанка, она гречанка.

Смотрительница отправилась дальше по своим музейным делам, но возле Юсуфа остался смотритель, который продолжал с подозрением наблюдать за ним. Юсуф действительно был похож на человека, способного создать проблемы или даже нанести ущерб музею. Поэтому он поскорее встал и тут же убрался подальше от этих следивших за ним враждебных глаз. Но сдаваться Юсуф не собирался. Думал, думал и придумал. Он обхитрит этого смотрителя.

Юсуф теперь каждый день отправлялся в порт, к мечети Текели, выбирал из обуви, оставленной молящимися у входа, грязную и запыленную и чистил. Когда народ выходил из мечети, кто-нибудь да вознаграждал Юсуфа мелкой монеткой, а иногда даже лирой. Если набиралось достаточно денег, он садился на трамвай и ехал в музей. Иногда ему приходилось покупать входной билет, а иногда его пускали бесплатно, потому что все уже знали, что он пришел посмотреть только на один экспонат, самую драгоценную в Анталье вещь – танцовщицу, исполняющую танец живота. Юсуф сидел перед ней на скамье, без мешка, который у него забирали при входе, и навострив уши слушал, не прочитает ли кто-нибудь из посетителей-немцев что-нибудь из книжечек, которые они часто носили с собой, или с таблички, прикрепленной под скульптурой. Так всякий раз, когда у него скапливалась нужная сумма, он под неусыпным надзором смотрителя понемногу собирал сведения о танцовщице, исполняющей танец живота.

Она была гораздо выше его. В ней было два метра и двадцать пять сантиметров. На свет она появилась во втором веке христианской веры, а тех мастеров, которые, как принято считать, вытесали ее из малоазийского цветного камня, звали Родес и, возможно, Афродисиас. Это были эллинские скульпторы. Откопали ее в местечке Перге, лицо и руки были у нее из белого мрамора, волосы, хитон и развевающийся химатион из темно-серого, а черная юбка – из базальта. Она веками несла на лице печать неизъяснимой печали, поэтому, несмотря на танец, нечто похожее на судорогу, предвещающую плач, угадывалось между бровями над ее красивым носом. Плач и танец. Плач для нее, танец для других.

Глядя на статую со своей скамейки, Юсуф не мог понять, кого он видит перед собой – греческую ведьму или прекраснейшую из женщин, которую он когда-либо встречал. Он знал, что должен что-то сделать. Он вдруг забыл свое имя, его рост больше не был метр шестьдесят пять сантиметров, он перестал быть некрасивым и не вышагивал больше по гальке средиземноморского побережья – теперь он мог бы взлететь, если б захотел. А бдительный музейный смотритель стал вдруг смотреть в другую сторону. И Юсуф наконец смог впервые совсем близко подойти к своей танцовщице. Прикоснуться к ней. Он был сейчас одного с ней роста, примерно два метра двадцать пять сантиметров, он был молод, красив, он вдруг понял не только ее танец, но и ее плач, собравшийся в морщинках, связанных судорогой над ее выразительными глазами. Язык здесь был не нужен. Плач и танец понятны без слов.

И тогда Юсуф сделал то, что давно задумал. Он достал из-за пазухи найденную на пляже свирель. Быстро, очень быстро, пока никто не увидел, поднес инструмент к своим ноздрям и заиграл старинную мелодию, под которую некогда, в дни далекой молодости, девушки исполняли танец живота в его родном местечке Перге. Юсуфу не удалось увидеть, как, пробужденная звуками его музыки, окаменевшая фигура начала танцевать, потому что из всех залов тут же сбежались смотрители, отобрали у него инструмент, чтобы он своей игрой не нарушал порядок и не мешал другим посетителям, и вывели вон из здания. Произошло это в один из вторников, во второй половине дня.

С тех пор дверь в музей была для Юсуфа закрыта. Но все же он успел кое-что узнать о своей танцовщице, пока играл на свирели. Ее движения, ее танец понимал каждый, кто видел скульптуру. Однако Юсуф понял плач женщины. Перед ним приоткрылась чужая тайна. Он проник в нее, глядя сквозь танцовщицу, сквозь ее красоту, сквозь танец, сквозь кожу, мышцы и кости. Плач женщины был вызван чем-то, что находилось в том же музее, в одной из его витрин, и по чему Юсуф рассеянно скользнул взглядом на пути к залу, где впервые увидел статую. Плач внутри танца был связан со старинным глиняным сосудом, украшенным черными рисунками, которые и помогли Юсуфу разгадать эту загадку. Рисунки изображали пожилых бородатых мужчин, обнаженных, с очень длинными и острыми членами. Сзади у них торчали маленькие хвостики, похожие на козлиные. Именно в этих членах и таилась причина плача танцовщицы. Члены этих полулюдей-полуживотных предназначались для других самцов. Женская утроба их вместить не могла. Однако те женщины, которые отваживались принять в себя эти получеловеческие члены или были к этому принуждены, либо умирали, либо оставались навсегда бесплодными, либо сразу же зачинали ребенка, потому что член проникал прямо в матку и осеменял ее… Зачавшие таким образом рожали андрогинов – детей, которые не были ни ангелами, поскольку не имели крыльев, ни человеческими существами, поскольку от рождения были лишены половых признаков и не могли иметь потомства. Именно таким существом и была танцовщица Юсуфа, самое драгоценное, что было во всей Анталье. Она не могла летать, но не могла и родить. Полуангел-полуженщина…