Чтение с листа - Елена Холмогорова Страница 6

И вдруг сегодня Люба огорошила Вету вопросом:

– Слушай, а ты крещеная?

Вета поняла, что Люба сменила на посту Тоню – маленькую, сухонькую, какую-то юркую, как ящерка, казавшуюся древней старушкой, хотя сыну было всего двадцать пять. Тоня не скрывала, что ходит в церковь, брызгала святой водой на свое рабочее место, чем приводила в ярость Нину Кирилловну («Брезгует нами!»), не ела мяса в пост и по засаленной тетрадочке читала молитвы, про себя, но шевеля губами.

– Меня-то бабушка у батюшки знакомого в Туле окрестила, – продолжала Люба, переходя на шепот, – так мне Тоня обещала написать молитву на жениха и какой иконе свечку ставить.

Вопрос веры никогда особенно Вету не трогал, она считала Бога принадлежностью прошлого века, атрибутом классической литературы и живописи, не существующим в современной жизни. Хотя на Пасху она несколько раз ходила к церкви, окруженной милицией, поглазеть на крестный ход, послушать нестройное пение и со всеми вместе покричать: «Воистину воскрес!». Но потом процессия скрывалась в храме, и она возвращалась домой смотреть по телевизору концерт западных рок-музыкантов, который показывали только в эту ночь, как будто это могло отвлечь православных от их главного праздника. Мама красила яйца луковой шелухой и покупала к чаю кекс «Весенний», который, смеясь, все называли истинным именем «кулич».

В жизни Вета не встречала ни одного живого верующего, а в церкви заходила только во время экскурсий. Но в тот единственный раз, когда они с Митей целый день провели вместе, была поездка во Владимир и Суздаль от их факультета. Митя был очень горд, что с ним поехала девушка, вел себя нарочито развязно и нелепо красовался перед однокурсниками. Преподаватель договорился, что их отвезут туда, куда обычно не любят ездить экскурсионные автобусы из-за разбитой дороги, – к церкви Покрова на Нерли.

У Веты захватило дух… Это была не просто красота, храм окружал только ей видимый ореол, нимб, ей захотелось встать на колени и сказать что-то очень важное, может быть, вообще самое главное в жизни. Она попыталась объяснить это Мите, когда всех торопливо загнали обратно в автобус («Запомните, шедевр архитектуры, торжество пропорций, а внутрь не пускают, потому что ничего не сохранилось»), но тот был озабочен термосом с чаем.

Дома расспросила родителей. Нет, ни у мамы, ни у отца в семье религиозных традиций не было.

– Хотя моя бабушка, прабабка твоя, Наталья Егоровна Тихая в церковь захаживала, икона висела, она и сейчас где-то на антресолях, – сказала мама.

Икону эту Вета нашла: Богородица с младенцем на потемневшей доске – и унесла в свою комнату. Она знала, что для икон есть какой-то красный угол, но повесила просто на стену, как картину. Говорила всем – фамильная, память о прабабушке, и жалела, что утратилась их родовая фамилия – Тихая, мамина девичья, сама она, как и мама, звалась по папе – Яснова, тоже вообще-то красиво.

Раздражение никогда не идет на пользу. Волосы не желали укладываться, время бежало, Надюша вспомнила про невыученную латынь, и настроение вконец испортилось. Она спустилась вниз, удивившись, что Вета оживленно болтает с деревенщиной Любой, пожаловалась на адскую головную боль, сказала, что останется дома, и тупо провалялась весь день, то включая, то выключая телевизор. К вечеру она поняла, что на самом деле остро завидует «правильной» подруге Ветке.

А в церковь «по делу» Вета впервые попала как раз из-за Тони. Приходит однажды – та плачет, и рука у нее загипсованная на перевязи.

– Тетя Тоня, как угораздило?

– По грехам моим, видно, деточка. Наказал Господь, прямо в храме оступилась, плитка в полу выпала. Молилась перед иконой Спаса Нерукотворного, а сзади старушка подошла свечку поставить, так я, чтоб дать ей дорогу, шагнула в сторону, да и споткнулась. Главное: первый день Великого поста был, самый покаянный, а у меня рука правая сломана – даже не перекреститься. Точно – Божья кара.

– Да ладно вам, тетя Тоня, убиваться, случайно так вышло. Главное, чтобы срослась кость правильно, – стала утешать Вета.

– Случайного, девочка, в нашей жизни ничего нет. Бог всевидящий, у него даже волосы на твоей голове сочтены, – возразила Тоня.

– Может, помочь вам чем-то?

– Сходи в храм, подай записочку за мое здравие.

– А как, я не знаю.

– Так я научу.

Войти в церковь не экскурсанткой оказалось страшно. Было пусто и гулко, каждый шаг отдавался в висках. «Свечной ящик» нашелся прямо при входе. Вета подала записку.

– Простая или заказная? – спросила ее странно молодая и бледно-восковая женщина в темном платочке.

– Давайте как лучше, – глупо ответила Вета, удивившись, не все ли равно Богу, если он и вправду всевидящ.

Она купила свечку и, как велела тетя Тоня, поставила ее целителю Пантелеймону, краснея, спросив у восковой женщины, где эта икона. Постояла, глядя на горящую свечку, пытаясь представить себе, что вот она придет к Тоне, а у нее уже гипса нет, и рука в порядке. Но тут же устыдилась собственной веры в такое простое, прямолинейное чудо.

Рука срослась в обещанный врачами срок, а Вета много лет не переступала порога храма.