7 способов соврать - Райли Редгейт Страница 6
7 способов соврать - Райли Редгейт читать онлайн бесплатно
Ознакомительный фрагмент
– Мама! – окликают меня. Я поворачиваюсь. На сцене появляется девушка, играющая мою дочь. – Я все сделала, – докладывает она. – Ужин готов. И… мы все ждем тебя дома.
Я внимательно смотрю на свою «дочь»: в ярком сценическом освещении лицо у нее неестественно белое.
– Спасибо, родная, – машинально отвечаю я. Снова перевожу взгляд на Наталью. – Нет, – отказываюсь я. – Я не могу с тобой поехать.
– Но…
– Я не поеду, – обреченно повторяю я. Помедлив, иду за «дочерью». Наталья смотрит мне вслед.
– Занавес, – кричит Гарсия. – Великолепно. Всем спасибо.
Мы устроились на краю сцены. Остальные ребята болтают и шутят. Парень, играющий моего мужа, флиртует с Эмили, но та, похоже, об этом не догадывается. Я сижу в стороне, как можно дальше от девчонок, на которых накричала. Конечно, зря вспылила – я знаю, что призывать к порядку должен был Гарсия, но меня бесят те, кому не хватает элементарного такта соблюдать тишину на репетиции.
Гарсия просматривает записи, сделанные сегодня на репетиции.
– Кэт, – наконец говорит он, – что, по-твоему, означает концовка?
Все смотрят на меня, ослепляя, как прожекторы. Я пожимаю плечами и, ни на кого не глядя, отвечаю:
– Я проиграла. Моя героиня терпит поражение. Она пятнадцать лет сидела дома и ждала свою учительницу, а когда та приезжает – она уже растит ребенка, так что… Ей приходится отказаться от мечты. Она проиграла.
– Я так и знал, что ты так ответишь, – Гарсия что-то быстро записывает в своем блокноте. – И все-таки подумай еще. И про извинение в предыдущей сцене – тоже. Хорошо?
Я киваю, вполне довольная тем, что для меня в кои-то веки нашлись замечания. Обычно Гарсия много времени уделяет движению актеров на сцене и до характеристики героев дело не доходит.
Тем не менее его вопросы ставят меня в тупик. Что еще, кроме извинения, хочу я услышать от персонажа Эмили спустя полтора десятка лет? И, разумеется, пьеса заканчивается поражением моей героини. Ее мечта разбилась вдребезги, и ей приходится довольствоваться той жизнью, какой она никогда не хотела для себя.
Гарсия убирает блокнот к себе в портфель.
– Кэт, спасибо, что уже играешь без бумажки. Остальные, будьте добры, выучите к четвергу последние несколько сцен. Молодцы, хорошо поработали.
Я спрыгиваю со сцены, желая первой выскочить в боковую дверь. Бегу вниз по травянистому склону. Щурюсь, потому что в глаза мне бьют предзакатные лучи. Никак не привыкну, что солнце садится так рано. Часы переведены на зимнее время: теперь дневного света совсем мало. Хотя, может, это потому, что мы так долго торчим в школе.
Прохожу мимо пустого «мерседеса» Джунипер Киплинг – сияющего чужака среди обшарпанных джипов и грязных пикапов. Странно. Я думала, Джунипер повезла мою сестру домой.
На тротуаре я сую руки глубоко в карманы, настраиваясь на долгий путь пешком. До дома идти недалеко, километра три, но сейчас холодает с каждым днем. Скоро придется просить кого-нибудь, чтобы после репетиции меня подвозили. Как представлю, что нужно о чем-то болтать в машине, тоска берет.
Просто, с кем бы я ни говорила – неважно, на какую тему, – всегда выставляю себя полной дурой. Лучше б оставили меня все в покое – ради своего блага и моего. Стоит кому-то нарушить мое уединение, и меня охватывает паника, паника, паника. Я перестаю соображать, голова наполняется белым шумом, в мозгу происходит короткое замыкание. И с языка слетает одна лишь злая бредятина.
Куда легче жить по сценарию.
Прошел час, а я все еще, лежа на спине, думаю о ней, ее взгляде; вспоминаю, как она обратила на меня внимание.
Она посмотрела на меня. Эта мысль крутится, вращается, вертится в моей голове, словно вечный двигатель или галактика; мне самому это кажется невероятным, потому что я под кайфом.
Когда ты в состоянии наркотического опьянения, взгляды окружающих обычно не задевают, потому что – если только это не дрянной кайф и тебя не мучает паранойя – тех, кто на тебя пялится, ты воспринимаешь как жителей другой планеты, и это клево. Но даже не будь я под кайфом, взгляд Оливии Скотт меня все равно бы взволновал. На английском я сижу за ней через три ряда и весь урок таращусь на ее затылок, любуясь ее густыми, прямыми, гладкими, как шелк, волосами, – непонятно, как ей удается добиться такого эффекта. Она очень остроумная, а улыбка у нее такая лучезарная, что я вздрагиваю каждый раз, будто меня током ударило. Оливия Скотт великолепна.
Меня возбуждает ее звонкий смех, сексуальное тело, уверенные движения и сияющие голубые глаза. Интересно, почему она замечает только придурков вроде Дэна Силверстайна. Потом я осознаю, что, если бы она каким-то чудом обратила внимание на меня, я был бы очень смущен и не знал, как себя вести, ведь у нас нет общих друзей. Я даже не уверен в том, что мы с ней поладили бы. Кажется, Оливия из разряда тех полуботаников, которым вроде и плевать на школу, но учатся они хорошо. Непонятно, как такое может быть. То есть если ты не намерен слишком усердствовать, так хотя бы возьми на себя труд не усердствовать совсем, или я не прав?
Впрочем, откуда мне знать? Мы ведь с ней даже ни разу словом не перекинулись. Может, она совсем не такая, какой кажется.
И все же Оливия смотрела на меня, и я не в силах об этом не думать.
Я беру с крыши машины косяк, затягиваюсь, пускаю дым, облизываю кончик, катаю его на языке, зажимаю зубами. Негигиенично, конечно, тащить в рот то, что валялось черт-те где, но я позволял себе и не такое, и Берк, я знаю – тоже. Однажды он подобрал бычок с тротуара и закурил просто ради забавы, и не заболел, хотя я потом неделю твердил, что у него будет оральный герпес или еще какая зараза пристанет. Правда, у Берка крепкое здоровье.
Часы показывают пять. Из актового зала на холм хлынул поток чудиков, занимающихся в драмкружке. Одиночными струйками они растекаются по своим разбросанным тут и там машинам и уезжают.
Затягиваясь, я смотрю на облака. Окрашенные розовым, освещенные лучами закатного солнца, они стелются по небу воздушным шлейфом, чем-то напоминая пушистые сгустки ваты или кремовый зефир. С ума сойти, до чего они огромные, и еще более поразительно, что эти колоссы изменчивы; они никогда не будут такими, как сейчас. Едва они отяжелеют и изольются дождем, то тут же исчезнут, будто никогда и не плыли в вышине над моей головой. День уже почти прожит. Этот час идет, идет и уходит.
Я закрываю глаза, изгоняю из головы все мысли. На их месте появляются другие, как легкое дуновение ветерка, как перезвон колокольчиков. Вокруг меня вихрем кружат минуты; секунды угасающего солнца щиплют, кусают, колют, щекочут кожу. Боже, когда я в последний раз так классно тащился?
– Hola [3], Матео, – раздается знакомый голос, нарушая мою нирвану.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии