Уважаемые отдыхающие! - Маша Трауб Страница 6

– Лаванда! – кричит Олежа, но не так, чтобы зазывно. Ему бы к окну побыстрее вернуться.

Он как к окну прилепится – не отлипает. И рука сразу в штанах. Тетя Валя его полотенцем шваркнет, от окна отгонит, отвернется, повернется, а он опять перед окном.

– Да чтоб у тебя рука уже отсохла! – орет тетя Валя.

На крики тети Вали на Олежу уже никто не реагирует. Своих похабников хватает. Заглянут в дверь и кричат:

– Девки, кому спинку намылить, потереть?

Ну, бабы, которые следующие в очереди, их выпихнут, конечно. Но все равно стоишь задом, чтобы прикрыться хоть как-то. И выйти нужно непременно с соседкой, чтобы следующей паре очередь уступить. Тут как уж повезет – если соседке только ополоснуться, то и ты не намылишься толком. Если нормальная, то и подождать может. А еще надо лифчик с трусами простирнуть по-быстрому.

Еще успеть убрать надо – вещи разбросанные в шкаф засунуть, кровать застелить. Потому что сегодня уборщица придет. Вроде бы сегодня. Неделя прошла. Как? Уже неделя? Перед уборщицей обязательно прибрать надо. Попросить полотенце поменять? Или не просить? Самой в тазике простирнуть. Да, в тазике проще. Если соседка не займет. Она если устроит постирушку, то все, тазика не видать. Еще и одеяло забрала – мерзнет. Простыня отдельно, одеяло толстое, тяжелое – отдельно. Под ним только задохнуться. И всю ночь проворочаешься. Простыня короткая и шершавая. По телу скребет. Неприятно. Или грудь прикроешь, или ноги. Одеяло колючее, аж как током бьет. Под простыней еще ничего, а если ноги оставляешь открытыми, то колет ноги, если грудь – то всю ночь прочешешься. Дверь если открыть, то вечером разгоряченному телу хорошо – ветер обдувает, простыни хватает. К утру же зуб на зуб не попадает. Укрываешься одеялом и задыхаться, чесаться начинаешь. Встаешь мокрая как мышь. Простыня к телу липнет, потом пахнет. А если четыре женщины в комнате, то дышать вовсе нечем. Мужики, как кобели, на запах идут. Дурные совсем становятся. Если еще бухие, то совсем беда.

На пляже хорошо. Только на гальке тяжело лежать. Ходить с непривычки тяжело, а когда камни раскаленные, то бегаешь. Тетки на пляже говорят, что если можешь ходить по гальке, то нервов нет, не осталось совсем, а если прыгаешь да ковыляешь, то есть нервы. Только непонятно, что лучше – когда есть нервы или когда их нет. Тетки разное говорят. Вроде как с нервами – оно лучше, чем совсем без нервов.

Деревянные лежаки у тех, кто в пансионате отдыхает, о таких только мечтать. Да и не пускают на тот пляж посторонних. По буне тоже не пройдешь, не прошмыгнешь. У них там все свое, отдельное, отгороженное от остальных.

Как же хочется на тот пляж. И на лежак деревянный. Только с набережной можно смотреть и завидовать – у женщин такие купальники, о которых даже не мечтать. Где только достают? По распределителям? Какая ж красота! Трусы с низкой талией. Как же хочется такие трусы! И бюстгальтер на лямочках тонких. Красота!

Вообще много чего хочется. Например, заходить, предъявляя карточку проживающего, в ворота пансионата – там сторож и только по карточкам пропускает. А за забором парк, жить можно, на скамейках в тени сидеть можно, на фонтанчики смотреть и даже сфотографироваться. Там фонтанчик – обнаженная девушка закинула руку за голову, другой прикрывается. Как же хочется вот так же стоять, закинув руку. Но сторож за ворота не пропустит, как ни проси. Там строго. На пляж тоже только по книжкам. Там медсестра стоит, проверяет, зыркает, не прошмыгнешь. Довольствуйся общим пляжем, на котором гальки не видно – все закрыто одеялами, полотенцами, половичками, пледами. Идешь к морю, как канатоходец – тут на голову не наступи, там ноги, здесь дети, чья-то сумка. На носочках пробираешься. А оказавшись в воде, косишь одним глазом – чтобы сумку не украли или из сумки кошелек не вытащили. Не расслабишься.

Сейчас все по-другому. Тяжело принимать новые времена. Галина Васильевна по вечерам думала, что она вроде как современная. А Федор, которому тридцать восемь, никак не может понять, что жизнь другая стала, совсем другая. Ильич, кажется, принимает, но внутри тоже сопротивляется. Галина Васильевна мягче, пластичнее оказалась. Женщины, они вообще пластичнее мужчин.

Галине Васильевне нравились новые порядки. О многом ей Светка рассказала, объяснила. Что если деньги на кровати оставляют, то это чаевые, можно брать.

– Как же брать? – ахнула Галина Васильевна. – Скажут, что украла!

– Украла, если из сумки. А если на кровати – то специально оставили. Правила такие, – хмыкнула Светка.

Галина Васильевна тоже стала брать, но отрабатывала – лишний раз полотенца меняла, вне графика. Пол подтирала в ванной. Постель заправляла. Ей не сложно, а людям приятно. Иногда и больше оставляли. Галина Васильевна сначала брала с опаской и ночь не спала – а вдруг обвинят в краже? Вдруг не для нее оставили, а забыли? Но отдыхающие благодарили, улыбались, кивали при встрече. Светка оказалась права. Галина Васильевна вдруг стала хорошо зарабатывать – чаевые с кроватей превышали официальную премию. Галя не тратила, откладывала. Светке на институт, на другую жизнь. Та все, что зарабатывала, спускала на шмотки, косметику. Трусы, лифчики. Галя не возражала – пусть покупает, когда еще такие трусы носить? Сейчас, пока молодая, самое время. Что ни напяль – все хорошо. Шортики, чтобы половина попы торчала. Лифчики кружевные, из-под халата выглядывающие.

Галя смотрела на дочь и восхищалась – такая красотка выросла. От нее ничего. Все от отца перешло. Тонкая, длинная, худющая, с грудью, но без живота. С ногами, но без бедер. Кукла. Как есть кукла. И лицо кукольное – глазки, губки, бровки. Все при ней. Галя поглядывала на дочь и чуть не плакала – как же быть с такой красотой? Как же Светке тяжело будет жить в таком красивом теле. Как же за нее страшно становится. Люди с виду-то все приличные, а если маньяк какой сыщется? Светка, конечно, местная, с пацанами выросла, отпор любому дать может, а если влюбится и в обещания поверит? Молодая, вроде умная, на людей разных насмотрелась, навидалась всякого. Местные девки вообще раньше округляются, оформляются, взрослеют. Их ни видом мужских гениталий не удивишь, ни пьяной дракой не испугаешь. Они даже дозу алкоголя в крови лучше гаишников по глазам, по походке считывают. А уж если приставать кто начнет, так эти девахи так отошьют, что уши в трубочку свернутся. Местным девкам палец в рот не клади – по локоть откусят. Матерятся, как пьяный боцман, – у них лучшие учителя с раннего детства. Светка, например, и катер водить умеет, и пришвартовать может, и морской узел любой вяжет. А уж чем утихомирить буйного, как ударить, куда ударить – с малолетства выучила. Сколько драк видела. Да и одноклассники ее бывшие – местная шпана – в обиду не дадут. Светка бесстрашная, наглая. Но что она видела, кроме их пансионата, набережной да городка, бывшего поселка? Ничего. В большом городе другие нравы, другие навыки нужны. Уж Галина Васильевна-то знает, только Светке не говорит. И не собирается рассказывать.

Светке же обрыдло тут все. Опостылело. Она птица другого полета. Галина Васильевна – как местный баклан. Каркает, на окно столовой прилетает, чтобы кинули кусок. Неважно чего – то блин со сгущенкой попадется, то ошметки рыбы, то недоеденный хлеб. Галина Васильевна всему рада, все сглотнет, съест. Светка другая. С детства было понятно. Лучше голодная останется, чем съесть то, что не любит. С характером. Не переломишь, не согнешь. Галя тоже такой была. Давно, в позапрошлой жизни. Но об этом позже. Или лучше вообще никогда – Галина Васильевна не любит то время вспоминать. Светка, когда в подростковый возраст вошла, рыться начала в бумагах да в старых фотокарточках, что в пакете лежали в дальнем ящике. Стала приставать с расспросами. Гале аж поплохело. Вот как рассказывать? С чего начинать? Да лучше и не начинать вовсе. Жизнь была другой, теперь такая, новая, а что завтра будет – неизвестно. День прошел – и слава богу. Завтра поглядим. Ох, вильнет хвостом Светка. Таким хвостом грех не вилять. Лишь бы не больно потом прижало. А то Галя знает, как прижимает.