Плоть - Дэвид Галеф Страница 6

— Что это вы пишете? — спросила Джина.

— Заметки для себя, — нашелся Макс. Он быстро черкнул несколько строк и сунул в карман ручку и бумагу.

— О нас? — спросила Мэриэн.

— Не обязательно.

Сьюзен внесла в столовую огромный сладкий пирог и жизнерадостно объявила, что кофе готов. Разговор снова завертелся вокруг «леди» и постепенно переместился к тому, что называют «галантностью». Сьюзен сказала, что, по ее мнению, здесь больше подходит наименование «хорошие манеры».

— Вся эта галантность… — Мэриэн протестующе взмахнула одной рукой, другой принимая кусок пирога. — Что же тогда сказать об изнасилованиях и инцесте, о которых мы все читали, да, кстати, у того же Фолкнера. — Она повернулась к Джине, ища поддержки.

— Это выход подавленных эмоций в эго, — тихо пробормотала Джина. Эта этиология была призвана стать спасительной соломинкой, когда ей требовалось объяснить любой вид человеческого поведения — от проявления застенчивости до охоты на оленей.

— Все дело в повышенной активности гормонов, — произнес Стенли.

Мэриэн нахмурилась. Мгновение спустя она допустила неловкое движение, и ее кофейная ложечка, вылетев из чашки и описав радужную дугу в воздухе, упала на пол между нею и Максом. Оба бросились ее поднимать, но Макс оказался первым. Он поднял ложку и протянул ее Мэриэн с притворной и напыщенной манерностью.

— Мне кажется, что это ваша ложечка, сударыня.

Мэриэн слегка покраснела:

— Это и есть галантность.

— Цивилизованность, — поправил ее Макс.

— Патриархальная светскость, — продолжала настаивать она, не заметив нарочитого преувеличения в его манерном жесте, так же как и кофейных пятен на его штанах.

Но Макс почему-то не просветил ее насчет этих недосмотров. Вместо этого он отпустил какое-то едкое замечание по поводу матриархата — с равным успехом он мог бы выплеснуть ей на подол чашку горячего кофе. Ответная инвектива была не менее обжигающей. Джина попыталась вмешаться, а Сьюзен ввернула какое-то замечание о погоде, но Мэриэн продолжала горячо говорить о двойных стандартах. Макс, который до поры сохранял хладнокровие, принял вызов и принялся детально излагать свои взгляды на сексизм. Стенли попытался сгладить противоречия, заговорив о влиянии психостимуляторов на сексуальную агрессию, но и это не помогло. Сьюзен пошла на кухню за губкой, чтобы вытереть брюки Макса, но он отказался от чистки. Сьюзен села и принялась беспомощно помешивать кофе, меланхолично наблюдая, как званый обед выходит из-под контроля.

— Признайтесь, женщина, за которой вам хочется пойти, должна быть стройной, безмозглой и раболепной. — Мэриэн подалась вперед, поставив руки на стол, и я невольно заметил, какие у нее широкие бедра. Свободные брюки скрывали обычно эту часть ее тела, но теперь было видно, что она заполнила собой весь стул.

Макс медленно, почти печально, покачал головой.

— Это неверно. — Видя, что Мэриэн готова возразить, он поднял руку. — Например, меня очень влечет к вам.

Мэриэн покраснела еще больше. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но вместо этого прикусила губу. Сейчас она выглядела как смущенная девочка-подросток. Она судорожно, ища поддержки, вцепилась в стол, наклонилась к Джине, хранившей на лице нейтральное выражение, потом снова повернулась к своему мучителю:

— Ладно, но даже это не дает вам сорваться с крючка.

— Я знаю, — грустно улыбнулся Макс, на его лице появилось мальчишеское выражение, гармонировавшее с ее девическим смущением. Честные синие глаза только подчеркивали это выражение. — Но я не так прост, как вы думаете.

Но все же это был ужин на шестерых, а не романтическое свидание при свечах для двоих, поэтому разговор вернулся в более спокойное и безопасное русло. Никто не прост так, как, может быть, кажется, вставил я, а Сьюзен вспомнила свою кузину Бетти, которая тоже была намного сложнее, чем это казалось, но, быть может, это был не самый лучший пример, потому что со временем у Бетти развился такой тяжелый маниакально-депрессивный психоз, что ее пришлось госпитализировать и поместить в психиатрическую лечебницу. Как бы то ни было, рифы удалось обойти, и разговор закончился в гостиной тем, чем и должна была закончиться беседа жильцов съемных квартир, — обсуждением рынка недвижимости.

Макс и Мэриэн сели в кресла лицом друг к другу и продолжили обсуждение взаимоотношений полов. В один из моментов их содержательной беседы им вздумалось, как мне кажется, сравнить мужские и женские ноги. Они поставили свои ноги рядом, поддернули штанины и принялись рассматривать ее полную, белую, матово поблескивавшую голень и его — загорелую, жесткую, со вздувшимися икроножными мышцами. Макс положил ей руку на колено, и они понизили голос. Я перестал их слышать и потерял нить разговора: и так я очень часто слышу и вижу то, что отнюдь не предназначается для моего слуха или зрения. Джина говорила о пристройке к дому, а Стенли объяснял, как рабочие будут это делать, Сьюзен живописала свои мечты о доме — таком, какие строили в незапамятные времена — до войны Севера и Юга. Вечер закончился около десяти. Мы проводили Пирсонов до двери. Я думал, что Макс вернется к себе — на соседнее крыльцо, но, должно быть, они о чем-то договорились с Мэриэн, так как вместе направились вверх по холму к ее машине.

Сьюзен схватила меня за руку — она всегда так делала, когда хотела поведать мне что-то важное.

— Это была судьба.

— Угу. — Я в это время думал, какой тип волокиты являл собой Макс. Он был очень откровенен, впрочем, как и все волокиты.

Мы стояли в дверях, и прохладный воздух улетучивался из квартиры, бесследно растворяясь в теплой влажной мгле. Мы видели, как Мэриэн открыла дверь для Макса: женская галантность? Видели, как он сел в машину, как Мэриэн обошла автомобиль спереди и села за руль. Сьюзен обвила меня рукой, и так мы стояли, прильнув друг к другу, пока Мэриэн и Макс не исчезли на красном «камаро» во влажной черноте ночи.