Подозреваемый - Юрий Азаров Страница 6

Вот и сейчас — сообразили: надо оставить меня одного, и ушли.

Я вспоминал, какой была три дня назад Анна Дмитриевна — крепкая, здоровая, поражался ее трудолюбию.

Помню, на неделе привезли две машины торфа и песка. Песок как свинец. Ведра оттягивают руки так, что у меня с непривычки ныло в суставах. А Анна Дмитриевна идет враскачку, спокойно, поставит оба ведра, переведет дыхание и скажет:

— Еще под эту яблоньку десятка два ведер, и все.

— А какой же смысл? Вы же собирались спилить дерево?

— Жалко. Привыкла я к ней. А вдруг станет плодоносить?

— Вы о яблоньке, как о человеке говорите, — заметил я.

— А она для меня как живая. — И будто ни с того ни сего добавила: — У меня сестра есть, Катя, живет под Петербургом, скоро должна приехать. Трудно мне с Женькой.

Женька — внучка, которую привозят на лето. Ей 3 года. Женьку привозят Федор с Раисой на белом "Москвиче".

Скрытая неприязнь Анны Дмитриевны к дочери Раисе и Федору то и дело прорывается:

— Я еще не умерла, а они уже просят, чтобы я завещание написала. А если и решусь, то все на Женьку запишу…

Я молчу. Незаметно перевожу разговор на другую тему. Анна Дмитриевна улавливает фальшивинку в моей интонации, но виду не подает, отвечает на вопросы:

— А у вас ружье висит, Анна Дмитриевна, что оно, заряжено?

— А как же.

— Неужели, если бы кто ломился в дверь ночью, выстрелили бы?

— Не задумываясь…

Она сказала это решительно. А потом я услышал ее рассказ о том, как ей довелось отстреливаться и уложить двух бандитов.

— Страшно было?

— Там другие страхи были.

— Какие?

— Мне трудно это объяснить. Доверяли друг другу. А теперь даже своим детям не веришь.

Снова старуха выводила разговор на свои больные раны.

Многое было мне непонятно в отношениях Анны Дмитриевны и ее родственников. Бывало, понаедут: весь переулок в машинах. С сумками идут. Нарядные. Застолье не шумное, а крепкое, родственное. Пьют в меру. Дети в гамаках и на качелях раскачиваются. Анна Дмитриевна все больше у плиты крутится. Ей то и дело кричат: "Присела бы, мать". А ей все равно, хоть приказывай, а хоть проси, она все делает добротно: гости так гости — их потчевать надо.

В тот вечер ко мне наверх поднялся Федор. Глядел, как я дописываю этюд, а потом тоже кинулся душу изливать да жаловаться:

— Ну совсем наша теща с ума спятила. Мне ее дом нужен, как петуху тросточка. Конечно, от такого дома никто не откажется — капитал! Но мне он просто ни к чему. У меня все есть — квартира, мебель, машина. Дачи нет — и не нужна мне дача. Мой дом на берегу реки. Отключи газ и воду — будет дача. Лес и луга рядом, птицы поют не хуже, чем в Черных Грязях…

— Не скажите, — отвечал я. — Черные Грязи — место восхитительное. Здесь микроклимат. Чувствуете, какая прохлада стоит. А тишина какая…

— Федька, поехали, — это Раиса снизу прокричала.

Через час-полтора все разъехались. А когда я уезжал, Анна Дмитриевна сказала на прощание:

— Приезжайте. Чего-то мне в последнее время страшновато делается по ночам. Стуки какие-то. Мыши появились.

— А вы же говорили, что сестра приедет?

— Обещала, да вот никак не едет.

В следующую субботу, когда я вновь приехал в Черные Грязи, Анны Дмитриевны уже в живых не было.

Меня встретил Федор:

— В прошлый раз мы о смерти говорили. Выходит, что накликали беду…

Он еще о чем-то болтал, а я ушам своим не верил и все глядел на яблоньку, на песок, на два ведра, брошенных у кучи торфа, здесь же и штыковая лопата была воткнута в черную торфяную горку, и две холщовые рукавички пристроены на заборчике. Все было как при Анне Дмитриевне, а вот ее самой уже не было. Она лежала в гробу, и соседи шли прощаться с нею. Среди них я приметил приятельницу Анны Дмитриевны, Варвару Николаевну. Она притулилась в сторонке, в фуфайке и в черном платке, хотя вроде тепло было. Не сводила глаз с покойницы. Рядом с Варварой Николаевной насупилась ее дочь, Зина, пьяница и скандалистка. Зинаиде недавно глаз удалили, она стояла в черной повязке — пират пиратом. Она молчала, а потом вдруг во весь голос завопила:

— Выпить-то можно за упокой души?

Ее тут же подвели к столу, налили рюмку. Зина выпила. Попросила пива стакан. Опрокинула. Попросила еще рюмку. Федор сказал: "Хватит!" Но Раиса потребовала: "Налей! — и ласково в адрес соседки: — Выпей, Зинок".

Зина выпила, закусывать не стала. Закурила. И, затянувшись, сказала:

— А все-таки не своей смертью она умерла. Это как пить дать…

Я стоял в уголочке и глядел то на Анну Дмитриевну, такую спокойную, словно прилегла отдохнуть, то на присутствующих. Никто будто и не обратил внимания на выкрики Зинаиды, лишь Соколов чуть вздрогнул, повел серым острым взглядом из-под жестких клочковатых бровей и застыл на месте. Очевидно оскорбленная невниманием, Зинаида снова повторила:

— А я говорю, не своей смертью она умерла. Кто к ней в четверг утром приезжал на белом "Москвиче"?

Все снова переглянулись. Белый "Москвич" был у Федора. Но Федор не приезжал в последнюю неделю. Белый "Москвич" был и у Соколова. Но зачем Соколову приезжать, когда он, во-первых, рядом живет, а во-вторых, всегда держит машину в гараже.

Зинка между тем не унималась. Речь ее была сбивчивой, непонятной, она глотала звуки, получался какой-то винегрет:

— А я, грю, сама видела свет ночью на втором этаже. Шурка, — крикнула она своему сыну, спившемуся малому лет двадцати пяти. — Ты видел свет ночью?

— Ничего я не видел, — промычал Шурик, пытаясь чокнуться с Федором.

Я пристально посмотрел на Зинку: что она плетет, меня не было здесь, когда умерла Анна Дмитриевна. Кто мог зажечь свет в моей комнате? Правда, дверь в мои апартаменты никогда не запиралась, и хозяева могли подняться наверх и в мое отсутствие, чтобы налить воды в бачок для газового отопления. Но это делалось не ночью, а днем, как правило. Потом, я точно помню, что перед отъездом залил полный бачок, чтобы пожилой женщине не тащиться наверх, и сказал об этом Анне Дмитриевне. Она еще мне ответила:

— Спасибо, спасибо вам, Виктор Иванович. Приезжайте поскорее, а то мне страшновато что-то в последнее время.

Когда я приехал (Анны Дмитриевны не было в живых) и поднялся наверх, то обратил внимание на то, что плита вроде бы чуть потревожена. Дело в том, что этой плитой не пользовались. Я как-то спросил:

— А зачем вам плита, газ ведь?

— Пусть стоит. Вдруг что-нибудь случится.

И плита заменяла мне столик. Покрыл ее клеенкой, а поверх еще бумагой. На плите стояли посуда, несколько коробок с красками, посылочный ящик для продуктов и еще несколько мелочей: отвертка, флакон с разбавителем, сверток с клеем.