В чреве кита - Хавьер Серкас Страница 6

— Иногда, — соврал я.

— Сколько раз? — продолжала настаивать она.

— Не знаю, — сказал я, будто сомневаясь или будто количество не имело никакого значения. — Два. Может, три. Не помню.

— Ты действительно не помнишь?

— Действительно, — ответил я. — Тебе это кажется странным?

— В высшей степени странным, — заверила она, внимательно глядя на меня и явно забавляясь. — Лично я прекрасно помню всех мужчин, с которыми спала.

— «Los feits d'amor no puc metre en oblit, ab qui els hagui, he el lloc, no em cau d'esment», [3]— процитировал я медленно, по слогам.

— Это чье?

— Аузиас Марк, — ответил я. — Тебе нравится?

— Это прекрасно, — произнесла она. — И это правда.

— Это прекрасно, потому что это правда, — уточнил я. — По крайней мере, в твоем случае.

— Ставлю что угодно, что и в твоем тоже, — сказала Клаудия и, словно желая наградить меня за цитату или похвалить ее, подлила мне виски. — Ты, конечно, ужасный врун.

Я рассмеялся. Затем, окрыленный успехом, перешел в наступление:

— А ты?

— Что я? — переспросила она, прикуривая новую сигарету и опять скрестив ноги. — Врунья ли я?

— Нет, обманывала ли ты когда-нибудь своего мужа?

— Ни разу, — с чувством произнесла она, и ее губы сложились в лукавую улыбку. — Я всегда была идиоткой.

— Почему?

— Потому что он мне изменял, — ответила она. — Насколько мне известно, минимум пару раз.

Я ничего не сказал, но в тот миг отчетливо понял, что с моей стороны ошибкой было лгать. На минуту я даже собрался исправить положение, сообщить ей, что это шутка, и признать правду: я никогда не изменял Луизе. К счастью, я этого не сделал; я вовремя понял, что в некоторых случаях лекарство способно причинить больший вред, чем сама болезнь. Потому что самое страшное во лжи не то, что человек может в нее поверить, а то, что произнесенные слова навязывают говорящему более жесткую необходимость придерживаться их, нежели правда.

Поскольку я не мог предать свою собственную ложь, то я попытался оправдать ее. Я робко высказался, что верность — это одно из качеств, более всего отличающих мужчин от женщин, ибо нам стоит значительно большего труда соблюдать ее. Но, едва сформулировав фразу, я сразу же в ней раскаялся, она показалась мне совершенно дурацкой.

— Ерунда, — прозорливо отреагировала Клаудия. — Это одно из немногих качеств, которые нас объединяют. Нам обоим одинакового труда стоит хранить верность; но дело в том, что многим женщинам просто страшно перестать быть верными, а большинству мужчин — нет.

— Не вижу разницы.

— Но она есть.

— В любом случае проблема та же, — продолжил я, не дав Клаудии пояснить свою мысль. — Верность. Почему верность считается добродетелью, если она идет вразрез с нашей природой? Люди любят разнообразие. Во всем. Человек — это животное, любящее разнообразие.

— Поэтому он несчастен.

— Поэтому он человек. Только животные получают удовольствие, делая одни и те же вещи в одном и том же месте. Вот они счастливы. Ладно, по мне так и слава богу. Но для меня, если представить себе ад, то это такое место, где всегда происходит одно и то же, одним и тем же способом, с одними и теми же людьми.

— Забавно, но я именно так всегда представляла себе небеса — место, где человек всегда делает одно и то же и не устает от этого.

— Так нас всегда учили представлять себе рай, не так ли? — пошутил я. Я не знаю, верил ли я сам в свои слова, но точно помню, что говорил с удовольствием, то ли потому, что это давало мне возможность взять беседу в свои руки, то ли потому, что я втайне был убежден, будто Клаудии это было приятно. — Мне кажется, что человек почти всегда неверен. Кто несчастлив со своим партнером, поступает так от неудовлетворенности, а кто счастлив — для того, чтобы не раствориться друг в друге полностью, своего рода компенсация.

— А кто ни то ни другое — чтобы иметь возможность рассказать об этом.

— Ну и это тоже, — согласился я. — Хотя, вероятно, все, что мы делаем, мы делаем, чтобы рассказать об этом.

— Будь любезен, оставь философию на другой раз, Томас, — сказала Клаудия. — Уже глубокая ночь.

— Извини, милая, — сказал я с улыбкой, слегка покраснев, и перед тем, как пригубить виски, пожурил ее: — Это ты виновата, ты меня споила.

— Хочешь еще немного?

Я протянул ей стакан и предупредил:

— Только потом не жалуйся.

Она налила мне еще виски. И себе налила.

— Послушай, Томас, скажи мне одну вещь, — продолжила она, снова облокачиваясь на спинку стула, не расплетая ног, одной рукой отводя прядь волос со лба, а другой держа наполненный стакан и догорающую сигарету. — Ты когда-нибудь Луизе об этом говорил?

— О чем? Что я сплю с другими женщинами?

— Да.

— Ни слова, — сказал я. — Зачем бы я стал это говорить?

— Многие люди так поступают, — промолвила она, словно желая спровоцировать меня, и мне представилось, что она изо всех сил старается изобразить наивность, совсем ей не свойственную. — К примеру, Педро.

«Так вот как у вас все было», — подумал я.

— А вот я этого никогда не делал и не собираюсь делать, — отрезал я. — Я не понимаю, что можно выиграть, рассказывая об этом.

— Быть честным.

— Не всегда надо говорить правду, — заметил я. — Я имею в виду, что всегда хорошо не лгать, но иногда лучше не говорить правду без необходимости лгать. — Я улыбнулся. — Знаешь, мне кажется, что я окончательно запутался.

Клаудия рассмеялась.

— Вот и мне так кажется, — заметила она.

— Я хотел лишь сказать, что поскольку человек никогда точно не знает, что такое правда, не всегда полезно рассказывать ее. Напротив: в большинстве случаев правда осложняет жизнь. Поэтому брак, где супруги всем делятся, не может длиться сколь-нибудь долго. Они бегут друг от друга как черт от ладана или мрут со скуки, а это самая жуткая смерть, потому что ты при этом остаешься в живых. Именно по этому поводу кто-то сказал, Вольтер, кажется, что рассказывать все — это скорейший способ перестать вызывать интерес.

— Ну, тогда ты перестанешь вызывать интерес с минуты на минуту, потому что я прикинула, что твой запас цитат уже начинает иссякать.

На этот раз наступила моя очередь рассмеяться.

— Об этом не волнуйся, — успокоил я ее и в тот момент понял, что слишком много выпил, но, поскольку Клаудия, должно быть, тоже была изрядно пьяна, я решил не придавать этому значения. — Для подобных случаев у меня всегда есть стратегический запас.