Обменные курсы - Малькольм Брэдбери Страница 6

В Хитроу, этом городе посреди пустыни, к летнему стилистическому плюрализму добавлен хаос. Туристы, поддерживавшие экономику, в конце лета устремились домой, и ненасытные авиадиспетчеры объявили забастовку. В небе самолеты мигают огнями, требуя внимания, и, не получив его, летят в другие аэропорты; внизу, на мокрой мостовой, сидят, выставив ноги, пикетчики с плакатом, за ними надзирает одинокий полисмен. Автоматические двери открываются перед Петвортом и закрываются перед самым его носом; сам аэровокзал в коме. Одни рейсы отменены, другие отложены, про третьи вообще ничего не ясно, всюду мечутся растерянные толпы. Немцы и шведы, французы и голландцы, индусы и арабы, американцы и японцы сидят на стульях, лежат на скамейках, катят чемоданы на выдвижных колесиках, толкают аэропортовские тележки, нагруженные пакетами из «Лорда Джона» и «Хэрродза», «Маркса энд Спенсера» и «Симпсона», щеголяют в джинсах, щеголяют в тартановых штанах, размахивают билетами, разгуливают в яшмаках, разгуливают в кимоно, покупают «Плейбой», покупают «Ля Стампу», трясут бородами, трясут африканскими косичками, трясут нестрижеными волосами под тюрбанами, покупают «Аэропорт», покупают «Улисса», просят «Историческую личность», но не могут ее найти, покупают магнитофоны, покупают сувенирных солдатиков, покупают ручки с портретами леди Ди, держат на руках кукол, держат теннисные ракетки в адидасовских сумках, взваливают на спину рюкзаки, разговаривают по телефону в красных современных кабинках, придуманных нарочно, чтобы сделать разговор невозможным, красуются в костюмах «сафари», красуются в развевающихся платьях, красуются в мехах, красуются в хайратниках, красуются в фесках, красуются в болоньевых куртках, сидят на табуретах, глазеют на девушек, расчесывают локоны, укачивают младенцев, обнимают старушек, нервно курят «Галуаз» или «Плейере», собираются толпами в коридорах и на лестнице, уходят вслед за синими стюардессами в направлении самолетов и возвращаются вслед за желтыми. Тем временем среди гама, детского ора и бессмысленных объявлений индуски в широких штанах, единственные постоянные обитательницы этого непостоянного места, метут полы и освобождают урны с видом отрешенного стоического терпения.

Безнадежно протолкнувшись через толпу к регистрационной стойке «Бритиш Эруэйз», Петворт исхитряется показать комфлуговский билет. У девушки, которая занята тем, что отбивается от других пассажиров, вид не обнадеживающий, однако, как ни странно, она лепит на чемодан наклейку «CЛK» и скармливает его металлической пасти, а самому Петворту вручает посадочный талон. Радом окошко банка; Петворт замедляет шаг, думая, не купить ли влоски, но если самолет не полетит, они не понадобятся, а если полетит, его встретят. Он предъявляет талон и входит на ничейную территорию магазинчиков дьюти-фри. Ярко-желтая вывеска призывает: «Поздоровайся с «Гуд-Байз» в Хитроу»; дальше ряды блестящих товаров по специальным ценам. Он смотрит на образцы тартана и твида, зажигалки «Данхилл» и шарфы «Ейгер», берет корзинку и идет под зеркалами, по которым бдительные продавцы следят, чтобы вы чего-нибудь не украли, оглядывая яркие бутылки с джином и виски, блоки «Плейере» и «Данхилла», жестянки с фирменным табаком. Все эти элегантные приметы британского быта, как, возможно, и сама забастовка, служат одной цели: чтобы ленивый путешественник мог отыскать всё, не выходя за границы аэропортовского мирка. Громкоговоритель не громкоговорит; занять себя, кроме как покупками, нечем, и Петворт покупает – бутылку виски «Тичерс», блок сигарет «Бенсон энд Хедже», всё в запечатанном желтом пакете с запретом вскрывать, пока не сядешь в самолет, который, может быть, еще и не взлетит – дорожные товары, необходимость в которых создает сама дорога, этот бесконечный невроз.

Позже Петворт стоит облокотясь на барную стойку, пьет виски из бокала меньше наперстка и смотрит, как табло начинает подрагивать, информационные экраны чернеют, пытаясь отыскать среди своих кодов знак, который не был бы простой избыточностью, и ждет, пока объявят посадку или отмену рейса. На цифровых часах загорается и гаснет время вылета; Петворт заказывает еще порцию виски. На него накатывает безымянный страх – страх навсегда застрять в ничейном пространстве между странами и отбывать пожизненный срок в космополитическом ничто, питаясь бутербродами в пленке, беспошлинным виски и джемом в пластмассовых ванночках.

Он знает, что заслужил эту участь, всю жизнь он кружит между домом, где сидит и думает, и заграницей, где говорит и пьет. Путешествие – маниакальный цикл: заграница – маниакальная фаза, дом – депрессивная; некий таинственный адреналин гонит к соблазнам и вакууму далеких краев, с их многообразием ощущений, внезапностью просторов и пустоты. Он путешествует, чтобы ощутить оторванность, чужеродность, умножение и преображение собственного «я»; при этом он плохой путешественник, ненавидит туры, гидов и соборы, кафе и пляжи, терпеть не может брошюры и путеводители, предпочитает есть в номере, а не в ресторане у всех на виду. Он любит молча сидеть в единственном кресле посреди скучного номера, курить, пить, думать, подправлять лекции, анализировать отношения, не приходя ни к каким выводам, исследовать то, что в определенной системе взглядов звалось бы душой, смотреть сквозь занавески или жалюзи на уличную жизнь и ждать приятной неожиданности, предложения выступить или развлечься, вырваться из мира подавленности и тревоги, мира, в котором он чувствует себя не у дел.

В зале ожидания царит напряженная суматоха, толпятся бизнесмены в дорогих костюмах и с кейсами в руках, проходят женщины в шарфиках от Гуччи и обтягивающих парчовых штанах, те особенные экзотические аэропортовские красавицы, которых видит око, да зуб неймет. Табло снова начинает подергиваться, мелькают цифры и буквы, хаос символов. Впрочем, минуточку, вот они остановились, из избыточности возникли слова «КОМФЛУГ» и «СЛАКА», и «155», и «ИДЕТ ПО САДКА». Петворт отставляет бокал, берет портфель, плащ, желтый пакет из дьюти-фри и начинает путь по длинным тоскливым коридорам воскресного Хитроу, мимо движущихся дорожек, застывших в неподвижности, мимо ярких плакатов туристических фирм: старый Честер и белые скалы Дувра, Уин-Дермир с пароходиком, Уэльс со стадами овец, Британия, которой он практически не видел; мимо рекламы часов «Сейко», которые запрограммированы до 2000 года, после чего все разом остановятся. Сзади скрипят по линолеуму багажные тележки, исполинские руки тянутся из коридоров наружу в тщетной надежде на стыковку, самолеты за окнами бездвижны, как выброшенные на берег киты; «Ваш дворец в небе» обещает восточной вязью самолет «Эр Индиа», прочно застрявший на земле. Петворт проходит контроль, где багаж просвечивают рентгеновским аппаратом, который не испортит фотопленку, проводят электронной эоловой арфой под мышками и в причинном месте. Дальше сидят его будущие попутчики, совершенно не похожие на остальных пассажиров Хитроу: мужчины в коричневых костюмах, с плоскими, корявыми лицами, старухи в черных платьях и с маленькими картонными коробками на коленях, несколько тихих детей, стоически молчащий младенец. Они сидят молча и дисциплинированно встают, когда приходит стюардесса, чтобы вывести их по длинному изогнутому рукаву на мокрую бетонную площадку, где ждет модернистский автобус с шипучими дверями. Двери шипят, автобус, трогается и едет мимо фургонов, полицейских машин, цистерн, ведущих в никуда трапов, к самолету.