Черный квадрат - Михаил Липскеров Страница 6

Я молча вынул из рюкзака череп и поставил не стол. Все остолбенели. Старший оклемался первым. Он осторожно взял череп в руки.

«Бедный Йорик», – подумал я.

– Братан, – прошептал он и заплакал.

«Вот оно, фронтовое братство, – подумал я. – Кончилась война, улетели годы, и убитый из противотанкового ружья японец стал русскому убийце братом. Без имени, отчества, фамилии. Да и зачем они ему, брат – он брат и есть».

Старший пошел к шкафчику, достал уже знакомую мне бутылку спирта, расплескал его по стаканам. Один стакан поставил перед черепом.

– Помянем... братана... дружочка моего фронтового... Не чокаясь...

Все встали и выпили. Потом сели, посмотрели на череп и ахнули. Стакан перед черепом был пуст, а сам череп довольно щелкнул зубами. Ну, дали ему закурить. Он враз вытянул всю сигарету – все-таки шестнадцать лет не курил, но удовольствия не получил. Дым до легких не дошел, потому что повалил из дыр от носа и глаз. Да и легких у него не было. Но ему дали еще одну сигарету, чтобы он хотя бы символически, по-людски, со всем уважением.

Потом начали вторую бутылку. После второго стакана череп вырубился, свалился набок и явственно захрапел. Шестнадцать лет не спал, ибо какой сон на болтающемся висячем мосту. А я задал вопрос, ради которого и притащился в эту сахалинскую глушь, в поселок Атласово, что двадцать километров к северу от мыса Крильон. В год одна тысяча девятьсот шестьдесят первый неизвестно по какому летосчислению.

– Мужики, к вам, случаем, не забредала девушка, Лолитой зовут?

Мужики, а вместе с ними и бабы переглянулись.

– А тебе какая Лолита нужна? – спросила младшая.

– А у вас их много? – сыронизировал я.

– Все, – коротко подтвердила баба постарше.

Я несколько ошакалел, но бабы по очереди встали, протянули одна за другой ладошки лодочкой и на разные голоса произнесли одно и то же имя:

– Лолита.

– Лолита.

– Лолита.

– Лолита Никоновна.

Я отрицательно покачал головой.

– Была тут с месячишко назад еще одна Лолита, – припомнил один из мужиков, – лет двадцати. Красивая девка. Колечко у нее еще было интересное.

– Колечко?! – встрепенулся я.

Когда-то, не помню когда, я подарил Лолите нефритовое колечко.

– Было колечко, – подтвердил другой, одноглазый парень. – А девка действительно... Не в теле, правда, но уж... Чего говорить... Из порядочных...

– А мы тебе что?! – взвилась Лолита, которая Никоновна. – Бляди, что ли?!

Наступило какое-то многозначительное молчание, а потом Лолита помоложе глотнула спирту и сказала:

– Да бляди, бляди, иначе какая блядь, кроме блядей, сюда добровольно поедет. А если и не блядь, то это на пару ночей. Эти козлы мигом оприходуют.

Козлы серьезно кивнули. Чего уж спорить, ежели козлы они все. Как есть козлы.

– А она, – продолжила Лолита помоложе, – точно порядочная.

– А как она у вас очутилась? – поинтересовался я.

– Да так и очутилась. Почти как ты. Токо ты прошел по мосту, по которому никак нельзя пройти. А она в сумерках с обрыва сошла, по которому сойти тоже нет никакой возможности... – И она замолчала.

– А потом? – нетерпеливо спросил я.

– Потом... – вступила в разговор Лолита Никоновна, – потом Одноглазый ее отъе...ть похотел...

– Николай, – представился Одноглазый.

А Лолита Никоновна продолжила:

– До этого-то у него оба глаза было...

– А потом?!

– Потом они впятером ее хотели снасильничать, да спасибо Сергеичу, – кивнула она в сторону противотанкиста, – одного из них пристрелил. Остальные и поостыли.

– Как – пристрелил? – оторопел я.

– Из ружжа, – ответил Сергеич, – жаканом... двенадцатого калибра... Там, под сопкой, и закопали. А Лолита твоя поутру ушла...

– Куда?!

– В море ушла, парень, – ткнул Сергеич пальцем в стену, за которой слышался шум прибоя, – в море. Красиво ушла. Так красиво, что описать нет никакой возможности. Для этого писатель нужен. Бабаевский. Или Пушкин.

– Не, – мотнул головой один из мужиков, – лучше Бабаевский. У его Сталинская премия есть.

Вот и оборвался след Лолиты. Нужно добраться до города. Может, у Хаванагилы какой-нибудь другой появится. Так что поутру... Ах, падла, я же сюда по делам прибыл. По заявке трудящихся. А на заявки трудящихся... Да чтоб вы...

– Мужики, кто из вас заявку на предмет золота в область посылал?

– Лолита и посылала. Прежде как в море уйти. Ну и мы свою факсимилию поставили.

– С катером щебеночным посылала. До порта, а оттуда уже в область.

Скорее назад, в область. Там с Хаванагилой – теперь начальником геолого-разведочной экспедиции Сэмом Матрасовичем Хаванагилой – что-нибудь да решим...

– А когда этот катер опять в порт пойдет?

– Да послезавтра. Баржу поволочет.

– Ежели шторма не будет. Так что, парень, завтра ты там, чего она послала, на золотишко прочухай, а уж послезавтра...

– На быстром катере, к е...не матери, – пошутила жертва моей Лолиты.

Все расхохотались, а Лолита Никоновна добавила:

– Ежели шторма не будет.

И все расхохотались по второму разу. Да так громко, что японский череп проснулся и запел:

У моря, у синего моря,

Со мною ты рядом, со мною.

И вся кодла подхватила:

И солнце светит, и для нас с тобой

День и ночь шумит прибой.

Череп опять заснул. Интересно, откуда этот шлепнутый в сорок пятом году из противотанкового ружья японец знает песню, которая будет написана через шестнадцать лет? Яснослышащий, наверное...

– А золотишка, мужики, у вас нет, – вернул я себя и остальных в реал, – по всем геологическим законам быть не может.

– Хеть, – хетьнул до сего времени молчавший неопределенный мужик, – по законам... Да кто у нас в России по законам живет...

– Так это люди... А золото...

– Что – золото? Золото что, не человек?! Форменно!

«Так, – подумал я, – заехали...» И тут неопределенный мужик, прихлопнув на лбу затаившегося с лета комара, повел рассказ о живости золота, превратностях судьбы и таинственной победе государственного плана над здравым смыслом.

– Значит, так. Дело было в пятьдесят пятом. В кабаках московских мы сидели. Сначала в кишке в Столешниковом, потом в «Ласточке» в Сокольниках, потом в пивняке на Селезневке, а потом... А потом пенезы кончились. А нам еще... Форменно...