Записки из сабвея, или Главный Человек моей жизни - Петя Шнякин Страница 6

Водяры бутылку взяли и в «Саяны» пошли. Ей – водки побольше, а себе пива. Мы ссать бегаем, а она к телефону. Всё вызванивает кого-то. Я уже пьяный стал, желание от выпивки на второй план сместилось. Подошёл к автомату, по-дружески её за жопу потрогал, пока Генка не видит. Мягкая жопа, хорошая.

– Хватит тебе, Люба, звонить. Щас Гена вернётся – и по домам, мне до «Электрозаводской», потом на электричке час ещё…

Вышли, темно уже. И народу немного на улице. Мимо «Праги» проходим, вдруг Любка вправо как ломанётся!

Гляжу: баба пьяная винтами идёт. А Любка к ней наперерез. Остановила, и говорить о чём-то с ней стала. Мы с Генкой наблюдаем, что дальше будет. Минут пять они перетирали, потом вижу, Любка рукой замахала – идите, дескать, сюда.

Я бабу как следует не разглядел. Но понял, что в гости она приглашает, если литр водки найдём. И что она рядом на Арбате комнату у старушки снимает. Вчера только переехала.

Как быть? Всё закрыто, а в «Праге» на входе швейцар в фуражке, алкашей от себя отгоняет. Отдаю Генке деньги. Прошу:

– Соберись, ты же не пьяный совсем! Уговори его. Возьми водки.

А Гена подтянутый такой, в пиджаке, голос поставленный. Диктором мечтал стать, но конкурс не прошёл, заикался немного, особенно когда вмажет. Поговорил он с привратником, сунул ему в ладонь что-то и прошёл внутрь. Победа! Минут через десять вернулся и обратился к пьяной незнакомке:

– Ну вот… Взял я литр. Тебя к-как зовут?

– Стелла. Пойдёмте. Я рядом живу.

Стелла… «Звезда» по-латыни. Я внимательно посмотрел на неё. Бухая сильно, но одета из «Берёзки». Тоненькая, стройная. И красивая, кажись.

Тут же подхватил её под руку, она невольно прижалась ко мне. Трудно ей было идти без поддержки. Я ощутил зовущее тепло груди. Бля, как же всё здорово получается!

– Очень приятно. А меня Петя звать. Это – Гена и Люба. Мои старые друзья. – Ага…

По дороге к дому Стелла молчала, лишь иногда напоминала, чтобы мы не шумели – она бабку-хозяйку ещё толком не знает.

Квартира, где она снимала комнату, находилась на втором этаже старого дома. Стелла тихо вошла в коридор и включила свет. Открыла свою комнату и указала на другую дверь, приложив палец к губам:

– Там бабуля спит.

Губы её были полные, безупречно очерченные. И тёмно-карие глаза, яркие, несмотря на количество принятого спиртного. А произнося «бабуля», она смешно сморщила носик и немного вытянула губы…

Да она же красавица! Я тут же предложил:

– Давай я плащ помогу тебе снять.

Сбрасывая плащ, Стелла чуть прогнулась назад. На ней была лёгкая маечка. Я уставился на её грудь. Она казалась крупноватой для столь хрупкого тела, но привлекательности от этого не теряла.

– Ну, чего ты встал, проходи в комнату, – подтолкнула меня сводница Любка.

Комната была просторной, посреди стояли два стула и большой стол, который мы тут же придвинули к дивану, чтобы всем разместиться. На полу валялись нераспакованные чемоданы, книги, перевязанные тесёмкой. В углу у шкафа сидел, раскинув лапы, большой плюшевый медведь.

Хозяйка принесла закуску: дефицитную колбасу, сыр и два апельсина. Странно как-то всё: на водку выпрашивает, а холодильник забит.

– Ну, за знакомство!

Любка весело заржала, и мы выпили по первой. Я – только половину. Сколько хороших баб я просрал по пьяни! Познакомишься где-нибудь на свадьбе, потанцуешь, поприжимаешься, потом – хлоп лишний стакан, и в ауте, а тёлку мою кто-нибудь другой в кустах окучивает!

А Стелла махнула до дна, в вещах порылась, пеньюар прозрачный достала, и из комнаты вышла.

– К-куда это она? – спросил Генка.

– А… Пьяная, – фыркнула Любка, придвинулась к дружку и, улыбаясь, что-то зашептала ему на ухо.

Вдруг Стелла заходит, волосы цвета вороного крыла, все мокрые. А пеньюар и так прозрачный, да ещё мокрый насквозь. Бля, как голая! Любка аж ахнула:

– Ты что, охуела, Стелка?

– А чего такого, я люблю голышом ходить! Вот!

И пеньюар с себя срывает! Смотрю я на нее и глаз отвести не могу от красоты такой! А она:

– Ну, кто ещё раздеться хочет?

– Я! – заявляет Гена и пиджак с себя начинает стягивать.

Мы, когда студентами были, летом под Тамбовом птицеферму строили. На солнце жарко было, раздевались. Так у него самая лучшая фигура в стройотряде была. Он с детства отцу помогал на работе – гранитные надгробия шлифовать. Накачался, понятное дело…

А Любка сразу поблекла и на поросёночка рыжего походить стала:

– Гена, ты с ума, что ли, сошёл? Ну-ка, давай, собирайся!

Во, это правильно она. Я ей в унисон:

– Действительно, Ген, тебе на работу завтра. Поздно уже…

– А тебе не на работу?

– Да я в командировке. С утра отосплюсь и в Волоколамск махну. Давай, Гена, отправляйся домой.

А сам на Стеллу смотрю, что она скажет. Нет, молчит.

Ребята выпили на посошок. Я их до двери проводил. Любка шепчет:

– Ты что, Петя? Поехали с нами, она же вольтанутая! Я тебе в Останкино знаешь, сколько таких найду?

– Ладно, Люб, устал я, отдохнуть надо. Счастливо, Ген…

Я вернулся в комнату. Она стелила на диване.

– Ну что, в ванную пойдёшь?

– Да… да… я быстро…

Стелла достала из шкафа полотенце:

– На, я жду.

После душа я оделся и тихонько приоткрыл дверь в коридор. Всё боялся, что бабка увидит и вытурит. Бесшумно прокрался в комнату и запер дверь на ключ.

Стелла сидела на диване, прикрывая грудь плюшевым медведем. Прикол, что ли, какой?

– Петя, у меня подушка только одна. Подержи. Я щас наволочку на него надену. И подглядывать не будет…

– А ты свет погаси, он не увидит.

– Нет, я при свете люблю… Тебя раздеть?

– Да я сам.

Сидя на диване, я расстегнул брюки, стащил с себя рубашку, бросил на пол. Потянулся к Стелле. Правой рукой водил по спине вверх и вниз, а левой трогал её бёдра. Потом мы поцеловались. Запомнил губы, мягкие и горячие. Бережно опрокинул её на диван, лаская тяжелые груди…

– Петя, подожди… подожди… – Она вывернулась из-под меня, лицом упёрлась в живот и, жарко дыша, начала сползать вниз…

В те далёкие годы бабы минетом нас не часто баловали. Когда в школе учился, это считалось постыдным, нехорошим делом.

– А знаешь, Серёга Васин Ленку-то завафлил!

– Врёшь ты…

– Ничего не вру, он мне сам вчера о ней болтал!

Вот такие разговоры доводилось слушать на большой перемене в туалете. А про куню вообще никто практически не слышал.