Нео-Буратино - Владимир Корнев Страница 6

Прежде чем направиться во Дворец бракосочетания, что непоколебимо расположился на Петровской набережной, Тиллиму нужно было съездить еще в одно место за цветами для новобрачной. К его услугам был метрополитен. Надо сказать, ему доставляло величайшее наслаждение ежедневное пользование эскалатором. Особенно на подъеме он ощущал себя вознесенным на недосягаемый для большинства уровень голливудской звезды: все едущие виделись ему маленькими и никчемными, жалкими букашками, а сам он возвышался над ними. Ему не приходило в голову, что те, кто стоит выше на этой движущейся лестнице, взирают на него с теми же чувствами, а те, кто сейчас копошится внизу у подножия эскалатора, через считаные секунды окажутся на его месте. Папалексиев не понимал, что все в мире относительно, но он и не нуждался в таком понимании. Зато ему были доступны многие тайны Санкт-Петербурга, которых не ведал сам Эйнштейн. Так, например, Тиллим знал, что у «Василеостровской» самые дешевые цветы в городе. На этот раз он не заметил, как доехал до нужной станции, вышел из вагона, ступил на эскалатор. Он был подавлен своим горем и думал лишь о близком прощании с любовью: «Я никогда не дарил ей роз. Куплю большой букет и при всех вручу. Пусть знает, как ей предан Тиллим Папалексиев, которого она оскорбила. Может даже, она одумается и в последний момент решит выйти замуж за меня!» На какое-то мгновение в его сердце затеплился огонек надежды, но Тиллима несло все выше и выше, и вот другой голос уже нашептывал ему: «Как она посмела отвергнуть меня, великого и всеми уважаемого Тиллима Папалексиева! А я еще был с ней так добр, и теперь, выходит, мое добро впустую. Да если и дарить ей розы, то черные — вот скандал-то будет!» И, глядя вниз, злой гений предался кровожадным мечтаниям: «Да чтобы она загремела отсюда!» Ему тотчас представилась Авдотья в инвалидной коляске, но это жуткое видение, как ни удивительно, тут же было по-своему истолковано любящей половиной: «Если она станет инвалидом, Гладилов, конечно же, ее бросит, а я ее и такую буду любить, стану на ручках носить, пеленать, кормить с ложечки…»

Выбравшись наконец на свет Божий, Тиллим бросился к торговым лоткам, где во всевозможных сосудах красовались дары Флоры, начиная от скорбных бессмертников и заканчивая экзотическими орхидеями, но он твердо решил купить розы. К счастью, черных ни у кого не оказалось, и Папалексиев выбрал роскошный букет алых красавиц с капельками росы на лепестках и толстыми колючими стеблями.

Разорившись на цветы, Тиллим помчался в загс. В голову ему пришла идея вместе с цветами преподнести Авдотье и рукопись романа, которую он, уходя из дома, машинально захватил с собой. Она будет читать это печальное повествование, и что-нибудь да шевельнется в ее душе. Тиллим чувствовал, что мысли о пережитых коллизиях любви к Авдотье одолевают его со все возрастающей силой. Да, их любовь он сам себе нафантазировал, как он и отметил в своем романе. Если Тиллим был Безысходом, то Авдотью он представлял Безнадегой, которая далеко таковой не являлась. Она не колеблясь устремлялась к маячившей где-то впереди цели и использовала для разрешения своих нескончаемых проблем Тиллима, о любви которого к собственной персоне ей было известно не понаслышке. Он, как наперсник всех ее затей, решал возникавшие перед Авдотьей вопросы служебного и личного характера блестяще и безукоризненно. Безнадежно опоздав на церемонию, Папалексиев скромно пристроился в хвосте внушительной толпы друзей и родственников. Поначалу он даже оставался незамеченным. В самый торжественный момент церемонии он чувствовал, как одна его половина исходит страданиями и печалью, другая же часть папалексиевского «я» мужественно утешает разбитое сердце, выдвигая неопровержимые истины и аргументы, суть которых сводилась к тому, что девица Авдотья не стоит сожалений, так как он принадлежит народу и его ожидает высокое предназначение. В общем, личность Папалексиева продолжала неуклонно раздваиваться. Наконец появились его недисциплинированные сослуживцы. Он догадался об этом, ибо всей своей сущностью ощутил чрезмерное внимание, обращенное к собственной персоне. Ему померещились тайные ухмылки и усмешки, противный шепоток за спиной. Снова вспомнились злополучные конфеты. Чтобы успокоить нервы, Тиллиму оставалось только отдаться во власть утешающей его половины. Она воскресила в памяти все те гнусные события из несостоявшегося романа с Авдотьей, где образ последней лишался обаяния и легкости, распространяемых всеми секретаршами. Одно из воспоминаний поведало Тиллиму о том дне, когда в Рождественский праздник он пригласил Авдотью в ресторан, куда она охотно согласилась отправиться, посетив предварительно выбранные дорогие магазины, где Папалексиев спустил накопленные за три года сбережения. «Литературное кафе», где «влюбленные», казалось, весело проводили время, приготовило чувствительному сердцу Папалексиева неожиданный поворот событий. Беззастенчиво протанцевав с первым попавшимся кавалером, дама хладнокровно оставила Папалексиева доедать остатки ужина, а сама в это время уединилась в объятиях осчастливленного танцора. Так, стоя в хвосте эскорта и упиваясь собственной невостребованностью, он барахтался в воспоминаниях неудачливого любовника. Недостаток роста препятствовал обзору и скрывал от Папалексиева новобрачную пару, но зато он слышал мягкий голос работника загса, раздававшийся в торжественной тишине, а сквозь толпу можно было разглядеть отдельные фрагменты пухленькой фигурки, облаченной в белое платьице. Сам наряд и дородная стать делали ее обладательницу похожей на добрую повариху, щедро откармливающую аппетитным варевом огромное семейство, или на херувимчика с румяными щечками, лукаво поглядывающего из-за белесых ресничек на окружающих и спустившегося сюда откуда-то сверху заключать браки «на небесах».

Когда раздался «Марш» Мендельсона и толпа расступилась, освобождая путь новоиспеченной чете, Папалексиев вновь увидел любимый образ, но сегодня это было зрелище, особенно поразившее его воображение и по впечатлению многократно превзошедшее прежние встречи. Перед ним в белом облаке кружев и шелка плыла Авдотья. Она прошла сквозь Папалексиева, причинив ему боль и не оставив никаких надежд. В это мгновение он почувствовал, что в нем с большим жаром заспорили непримиримые половины. Раздор и разъединение их ощущались тем сильней, чем горше сокрушалась от нереализованное™ в любви одна его часть и чем настойчивей другая пыталась ее образумить через чувства эгоистичные или обращенные к иным особам женского пола. «Она такая красивая, я так ее люблю», — говорила одна половина Тиллима, а другая, возмущаясь безнадежностью противоположной, пыталась направить эту любовную энергию в новое русло. Она стала предлагать Папалексиеву взглянуть на окружающих его женщин и весь страстный пыл отдать одной из них. Указывая на работника загса, утешающая половина искушала: «Чем тебе не невеста? Вглядись в нее внимательно… Ты же сойдешь с ума, если не изменишь своей жизни. Всю свою любовь подари ей!» Бедный ассистент осветителя совсем запутался в собственном «я»:

«Ах, как я тебя люблю, как люблю…» — твердил верный слуга Авдотьи Каталовой.

«И слышать о ней не желаю! Возьми любую из женщин, хотя бы вот эту», — перечил ему народный герой, указывая на розовощекого ангелочка. После совершения традиционного обряда друзья и родственники ринулись поздравлять виновников торжества, лишь Папалексиев стоял неподвижно, как вкопанный. Он медленно подошел к работнику загса, протянул ей букет и, представив на ее месте возлюбленную, произнес: