Ищите кота - Наталья Нестерова Страница 6

– А дети? – спросила она. – У вас есть дети?

– Дочь Ксения девяти лет. Я хотел ее забрать. Но бившая (он так и сказал с издевкой – «бившая», а не «бывшая») притащила Ксюху в суд. Девочка должна быть с мамой и тра-та-та в этом духе. Я не мог сказать: «Девочку не должна воспитывать мать-шлюха!» Я ничего не мог сказать. Но, к счастью, все устроилось. Дина! Рано или поздно все устраивается. Ксюха бо́льшую часть времени проводит у моей мамы, я приезжаю к ним. Бившая твердо усвоила: если при дочери начнут мелькать в доме мужики, то денег она не получит ни копейки. Выпьем?

– Хорошо, только…

– Разрешается не до дна, что я, зверь, что ли? Теперь ваша очередь исповедоваться. Вам ведь хочется выплеснуть?

– Наверное. Только у меня язык не поворачивается…

– Для неповорачивающихся языков есть наводящие вопросы. Как вы познакомились со своим мужем?

– Я с ним не знакомилась, он был всегда, с пеленок. Наши родители дружили, и сейчас его родители дружат с моей мамой, папа умер три года назад. Наши отцы дипломаты, вместе работали сначала в Париже, потом в Брюсселе. Все выходные вместе, все отпуска вместе. Я так часто слышала, как Сережа опекал меня в детстве, что кажется, будто помню сама. Пятилетним он возил колясочку со мной, новорожденной, в семь лет заявлял, что я самая красивая девочка на свете, и так далее. Он никогда не называл меня Диной, только Диночкой, и не стыдился перед другими мальчишками за свое сюсюканье. Сергей был мне как брат, но я никогда не была ему как сестра. Я была его девочкой, потом девушкой. Он встречал меня из школы, записался в секцию тяжелой атлетики, потому что занятия в ней совпадали с моими в секции художественной гимнастики, он пиликал на скрипке, потому что я училась играть на фортепиано, он терпеть не мог рисование, но ходил в художественную школу, потому что мне захотелось брать уроки живописи.

Рассказывая, Дина забралась с ногами на диван, согнув их в коленках. Максим укрыл ее пледом и сам устроился в другом углу, положив ноги на журнальный столик.

– В институте, – продолжала Дина, – появились молодые люди, которые проявляли ко мне интерес, да и я к ним. Начались жуткие обиды, Сергей буквально клокотал, лез в драку, устраивал мне сцены, обвинял в предательстве. Его гнев и ярость я могла бы вынести, ведь в юности острые реакции близких людей не больно-то нас трогают. Подумаешь, мама ругается. Подумаешь, Сергей беснуется. Но я не могла вынести его отчаяния, потерянности, щенячьего взгляда – его страданий. Когда страдают наши родные, мы готовы на любые жертвы. Сергей был очень родной, и я к нему вернулась, забыв про флирт на стороне. Сергей очень хороший, – почему-то убеждала Дина Максима. – Умный, сильный, надежный, верный… – Дина смешалась и горько рассмеялась: – Очень верный, как выяснилось. Давай выпьем?

– Давай, – согласился Максим. – За то, что перешли на «ты» без брудершафтов и поцелуев.

«Я бы не отказался», – добавил он мысленно.

– Хорошо, – привычно согласилась Дина. – А пьянствовать не так уж и противно. Почему я раньше редко заглядывала в рюмку?

– У тебя еще все впереди. Продолжай рассказывать.

– Тебе правда не надоело?

– Весь внимание.

Максим не любил чужих исповедей – этот повторяющийся жанр, одни и те же сюжеты, только с разными героями. Если случалось попасть под поток чужих личных откровений, он изображал внимание, но думал о своем. Спроси его потом, про что говорили Петя или Таня, он не смог бы ответить. Но Дину он слушал внимательно: ему нравился звук ее голоса, нравилось, что она не плачется, не проклинает судьбу, не казнит бессовестного супруга, а пытается разобраться в своей жизни, глядя на нее как бы со стороны.

– Я люблю своего мужа, то есть любила, вернее – я его полюбила по-настоящему после свадьбы. Что-то стало расти во мне – что-то хорошее, приятное, чувственное. И вообще мне нравилось замужем, я домашняя женщина. Мне нравилось подбирать мебель в квартиру, и шторы, и светильники, и сантехнику в ванную, и продумывать декорирование стен – мне нравится вить гнездо. А уж когда родился Сережа-маленький, я была на седьмом небе, а Сережа-большой на двадцать седьмом. Однако в глубине души… Спьяну легко тащить секреты из глубины души, – усмехнулась Дина. – Подсознательно я, наверное, всегда считала, что, уступив Сергею, я его облагодетельствовала. Я большой подарок для него. Когда с подарком обращаются нежно и бережно – это нормально и естественно. Поэтому, когда случилось… когда случилось то, что случилось сегодня, во мне, вероятно, не просто гордость обманутой женщины пострадала, а еще и оскорбленное возмущение благодетеля. Знаешь ведь, как это бывает, вроде бы человек и не ведет счет своим добрым поступкам, а потом, если облагодетельствованный повел себя нехорошо, человек возмущается: я ему столько сделал, а он мне…

– Навалил дерьма в шляпу. Пардон! – спохватился Максим. Он неожиданно забыл, что имеет дело не с приятелем, а с дамой.

– Грубо, но точно.

Максим плеснул в рюмки, и Дина без приглашения выпила. Коньяк проваливался в бездонную бочку, казалось, уже не хмелил, но действовал как обезболивающее. Страдающий человек не может оторваться от анальгетика.

– Я не психоаналитик, – пожал плечами Максим, – это они копаются в мотивах, реакциях. С моей точки зрения, важны факты. Была измена – факт. А плохо тебе, потому что мужа любишь или потому что подарком небес себя считаешь, значения не имеет. Какая разница: подстрелили тебя или зарезали, ведь все равно погибаешь.

– Да, погибаю.

– Я имел в виду – фигурально погибаешь.

– У меня такое чувство, как будто застыла перед пропастью. То есть уже качнулась, падаю. Какая-то секунда, доля секунды, когда ты еще на земле и уже летишь вниз. Секунда длиною во многие часы. В этот момент человек переживает дикий ужас. Миллион мыслей, воспоминаний – и ни одной мысли, пустота, только ужас. У тебя так же было?

– Наверное, не помню. Я был раздавлен и страшно взбешен. Так вот одновременно – раздавлен и взбешен. И еще, конечно, дико оскорблен по-мужски, даже перепуган. Что ты за мужик, если твоя жена ездит к продажным альфонсам? Дальнейшая жизнь показала, что по этой части у меня все в порядке. Я постарался вычеркнуть из памяти, забыть свое супружество. Не было его, и точка.

– Скажи мне, Максим… Если не хочешь, не отвечай…

– Если не захочу, не отвечу. Что?

– В популярной литературе весьма известна теория гиперсексуальности мужчин. Мол, они ничего не могут с собой поделать, когда видят смазливое личико, стройные ножки, кругленькие попки. Происходит выброс гомонов, и мужчина собой не владеет. Он не виноват, это зов природы, не порицайте его, заложника инстинктов.

«Какой вариант ответа, – задумался Максим, – ей подойдет?»

– Ты мне лучше не отвечай, только не ври, – попросила Дина.

– Мы с тобой уже столько приняли на грудь, что находимся в состоянии «ты меня уважаешь», и врать в этом состоянии западло. У нормального мужика с инстинктами все в порядке, и личики-ножки-попки, конечно, вызывают, то есть возбуждают. Но ведь кроме гормонов есть еще белое и серое вещество в мозгах, есть, бывают, – поправился Максим, – высокие чувства, порядочность, наконец… Что-то я не то несу, не могу подобрать слов.