Сережик - Сергей Даниелян Страница 6

Дед меня часто брал на сельскохозяйственный базар, который назывался Крытым рынком. А на армянском – буквально – Закрытым. И я никак не мог понять, почему он закрытый. Он ведь всегда был открыт для посетителей.

Тогда это был самый большой рынок в Ереване. Там можно было купить все, что можно съесть. Кроме свежих овощей и фруктов там продавались сухофрукты и восточные сладости. На рынке было шумно и весело, как на празднике. Особенности восточного базара: когда все орут и пытаются переорать друг друга. Кто-то хвалит свои яблоки, кто-то – свои абрикосы. Посетители торгуются из-за копейки. Дед очень любил торговаться. Он подходил, спрашивал цену, потом сбрасывал ее вдвое и говорил:

– Вот я сейчас пойду за мясом, а ты подумай насчет моей цены.

Он шел покупать что-нибудь другое и вновь подходил к одной и той же жертве. Обычно на третий раз жертва ломалась, лишь бы дед отстал.

– Да я тебе, старик, задаром отдам, только иди с миром, – говорили торговцы.

– Нет! Даром – это очень дорого. На вот, возьми, как договорились, и торгуй с миром.

Рынок был двухэтажным, но больше всего мне нравился маленький бассейн с фонтанчиком на первом этаже, в центре. Там всегда плавали рыбки. Наверное, их туда бросали, потому что они были маленькими. Для детской потехи. Я обычно усаживался на бетонный покатый край голубого бассейна и пытался их поймать рукой. Дед Айк набирался терпения и ждал, когда мне надоест. Но ведь есть вещи, которые не надоедают никогда. Есть вещи, от которых не устаешь. И тебе их все мало и мало. Я всегда, с детства, любил, когда мне чешут спину или делают массаж. К этому меня приучил отец. Сперва я ему чесал, а потом он мне. Мама говорила, что это свинство. Даже сейчас могу часами лежать на массаже и с беспокойством при этом думать, что сейчас все кончится. То же чувство было, и когда я играл с рыбками. Дед стоял у меня над головой, поглядывал на часы, а я чувствовал, что он вот-вот меня позовет. И играл все интенсивнее, чтобы успеть наиграться с водой… И вот ненавистное:

– Ёжик-Серёжик, пошли.

Опять обломали! Я ненавидел свое имя: когда его слышал, значит, кому-то от меня что-то надо. Этим именем звали со двора, а идти домой не хотелось даже ночью. Этим именем звали на какую-нибудь глупость типа поесть, поспать, тепло одеться. Не забыть, выйти к доске отвечать урок…

Когда на улице слышал «Сергей!», меня охватывала тревога, хотелось кому-нибудь немедленно заехать по чайнику, пока мне не заехали. И эти ощущения с возрастом не проходят.

– Ну дай же с рыбками поиграть, деда!

– Серёжик-джан, я тут уже полчаса стою.

Я предлагал ему пойти домой и забрать меня потом, мол, никуда я не денусь. Я просил, требовал, даже плакал. Нет! Взрослые – это упрямые, бесчувственные, глупые создания. Они всегда надоедают и достают.

Крытый рынок есть и сейчас, но это уже никакой не рынок, а супермаркет. Большой, с эскалаторами, кафе и магазинами под сводом. Просто городские власти и местные деньгозагребатели посчитали, что в центре города иметь восточный базар с бабульками, которые продают зелень и фрукты, с мясниками, которые разделывают туши прямо перед тобой, и с бассейном с рыбками – как-то несовременно, как-то не продвинуто, как-то не по-европейски, не по-американски. Надо же шагать в ногу с миром. И теперь здание Крытого рынка похоже на девушку, которая прооперировала свой армянский нос и сделала себе европейскую кнопку на широком смуглом лице. Глаза у нее стали еще больше – как у коровы, потому что вырисовываются на фоне нового маленького носа. Но это, наверное, красиво. Эротично еще прибавить губы с ботоксом, чтобы вообще рот от вагины не отличался – вот это современно. Кнопка с двумя дырками и вагина.

Так и рынок стоит, как не пришей к пизде рукав. А сельскохозяйственные праздники, ярмарки теперь проводят на улицах в палатках. Наверное, это тоже красиво. Ну не на рынке ведь продавать абрикосы! Надо как кочевники – в шатрах. Жаль, что верблюдов нет уже в Ереване для полной картины.

Дед Айк каждый раз обещал, что больше меня на базар не возьмет. Но каждый раз брал, и я снова возвращался с ревом. Мы садились в автобус. Обычно дед делал это с особой важностью. Он на весь транспорт объявлял, что у него постоянный билет и потому билета он брать не будет. Все это он говорил контролерше, но так, чтобы слышали все вокруг. Контролерами, как правило, были бабушки с коричневыми сумками из дерматина. Там была мелочь и рулоны билетов. Я был маленьким, детям билет не брали.

У деда было много льгот. Кроме бесплатного транспорта он ходил в магазин для ветеранов. Там продавались костюмы для того, чтобы человека одеть в последний путь. Помимо белых сорочек и черных костюмов были еще лакированные туфли, чтобы блестели в гробу на солнце. Думаю, любое похоронное бюро не отказалось бы иметь такой реквизит.