Линия красоты - Алан Холлингхерст Страница 6

— И все же просто замечательно, — продолжал Джеральд, — что ты согласился пожить у нас, присмотреть за нашей киской, которая гуляет сама по себе. Надеюсь, она тебе не доставила хлопот?

Ник смущенно улыбнулся, пожал плечами, что-то пробормотал, опустив глаза.

У него — чужака в этой семье — не было прозвища, и в родственном обмене шутками-прибаутками он не участвовал. В подарок ему Джеральд привез пузатую бутылочку одеколона под названием «Je Promets» — прекрасный подарок, и все же немного не такой, какой могли бы подарить родители сыну.

— Верю, верю, все хорошо, — проговорил Джеральд быстро, так, словно вопрос о Кэтрин выходил за пределы его компетентности.

— Замечательный одеколон, огромное вам спасибо, — поблагодарил Ник.

Он здесь чужак, он должен быть вежливым и милым. Тоби и Кэтрин вправе хмуриться и дуться: в конце концов, это их родители. Но Ник чувствовал, что обязан поддерживать со старшими Федденами светскую беседу: «Надеюсь, погода у вас тут была прекрасная?» — «Да, замечательная погода». — «Городской шум не слишком тебя беспокоил?» — «О нет, совсем нет». — «Хотелось бы мне, чтобы ты увидел ту церковь в Подьё!» — «Да, и мне бы очень хотелось посмотреть на эту церковь в Подьё…» Даже на разногласиях между ними (Ник не разделял любви Джеральда к Рихарду Штраусу) лежал отсвет социальной гармонии, великодушного благоволения, благодаря которому споры на каком-то более высоком уровне превращались в безмолвное согласие.

В багажнике «Рейнджровера» лежало вино; Ник предложил помочь Джеральду занести его в дом. На лестнице невольно обратил внимание на крепкие, обтянутые шортами ягодицы Джеральда, на мускулистые, загорелые ноги — плод ежедневного тенниса и плавания в бассейне. Смутился, не понимая, почему сорокапятилетний отец приятеля вызывает у него такие мысли. Должно быть, дело в том, что он взвинчен предстоящей встречей с Лео, от этого и реагирует на всех мужчин без разбора.

Когда последнюю сумку занесли в дом, Джеральд проговорил:

— Вы не представляете, сколько мы за это заплатили на таможне!

— Если бы EC отменил пошлины, вам бы не пришлось об этом беспокоиться, — ответил Тоби.

Джеральд тонко улыбнулся, показывая, что не попадется на крючок.

Пару бутылок уложили в черную хозяйственную сумку — для Елены, которая сейчас передавала Рэйчел полномочия по ведению дома. К Елене, вдове лет шестидесяти, в доме относились с подчеркнутым уважением, как к равной, — тем удивительнее была нервозность, с которой она докладывала хозяйке, что сделала по дому в ее отсутствие. Рядом с Еленой Ник всегда чувствовал себя чуть неловко — не мог забыть о своей давней ошибке. Это случилось год назад, в его первый визит на Кенсингтон-Парк-Гарденс. Тоби впустил его в дом, а потом оставил на несколько минут одного, предупредив, что скоро вернется мать. Услышав, как открывается и снова закрывается входная дверь, Ник сбежал вниз и увидел женщину с черными как смоль волосами: она разбирала почту. Ник назвал себя, оживленно заговорил о картине в кабинете — и не сразу, по застенчивой улыбке женщины, по смущенному голосу с сильным акцентом, понял, что перед ним не леди Рэйчел, а домработница-итальянка. Конечно, нет ничего дурного в том, что ты вежлив с домработницей, и мнение Елены о картине Гуарди могло быть столь же интересно, как мнение Рэйчел (и наверняка интереснее мнения Джеральда), однако при воспоминании об этом промахе ему всегда становилось немного не по себе.

Но сейчас, устроившись на кушетке рядом с Тоби, вдыхая исходящий от него запах мыла и кофе, Ник чувствовал себя победителем. Он оправдал доверие Федденов, он их не подвел. Подобрав блокнот, на который Тоби едва взглянул, Ник погладил кожаную обложку — отчасти желая загладить недостаток внимания со стороны нового хозяина, отчасти представляя, что гладит теплое плечо самого Тоби. В подарке чувствовался недостаток внимания и воображения: Тоби собирался стать журналистом, и ясно было, что родители купили для него первое, что пришло в голову, замаскировав свое равнодушие дороговизной подарка. Блокнот был неудобный: тугой, с жестким корешком, разграфленный, как записная книжка, — трудно было представить, что с ним в руках Тоби станет описывать демонстрацию или брать интервью у министра.

— Вы, наверное, слышали о Молтби, — сказал Тоби.

И Ник мгновенно ощутил, как воздух вокруг него сгустился и начал легонько покалывать кожу. Гектора Молтби, заместителя министра иностранных дел, поймали в «Ягуаре» с мужчиной-проституткой, его карьере (и, видимо, браку) пришел конец. Всю неделю эта история не сходила с газетных страниц, и, как это ни глупо, при одной мысли об этом Ник краснел так, словно в «ягуаре» застигли его самого. Такое с ним часто случалось, когда заходила речь о гомосексуальности: даже в толерантном семействе Федденов он напрягался, застыв в ожидании бездумного оскорбления, которое придется проглотить, или шутки, на которую придется слабо улыбнуться. Вот и теперь в неимоверно жирном Молтби, настоящей карикатуре на «нового тори», Ник смутно ощутил какой-то намек на себя — и отодвинулся подальше от голой загорелой ноги Тоби.

— Дурачина Гектор, — проговорил Джеральд.

— Я бы не сказала, что для нас это стало неожиданностью, — с обычной для нее легкой иронией добавила Рэйчел.

— Вы его знали? — серьезно и заинтересованно спросил Тоби. Он явно решил оттачивать репортерское мастерство на родителях.

— Немного, — ответила Рэйчел.

— Да в сущности, нет, — ответил Джеральд.

Кэтрин по-прежнему не отрывалась от окна.

— Не понимаю, почему за это надо сажать в тюрьму, — сказала она вдруг.

— Киска, его никто не сажает в тюрьму, — ответил Джеральд. — Насколько мне известно, законов он не нарушал. Его просто поймали со спущенными штанами. — И по какой-то полуосознанной ассоциации покосился на Ника.

— Насколько я знаю, да, — подтвердил Ник, очень стараясь, чтобы эти четыре слова прозвучали бесстрастно и чуть осуждающе.

Гектора Молтби со спущенными штанами даже вообразить было страшно, и в конце концов опозоренный тори совершенно не заслуживал солидарности. Ник предпочитал светлые и романтические образы гомосексуальной любви, образы, сулившие ему самому золотое будущее — например, пару обнаженных купальщиков на залитом солнцем пляже…

— Ну хорошо, — проговорила Кэтрин. — Не понимаю, почему его отправили в отставку. Что такого, если ему иногда хочется отсосать?

Джеральда покоробило, хоть он и постарался не подавать виду.

— Нет-нет, после такого оставаться в правительстве нельзя. Тут и говорить не о чем. — В голосе его слышалось даже какое-то смущение, словно сам он такие порядки не одобряет, хоть и вынужден был им подчиняться.

Кэтрин рассмеялась:

— Что ж, может, это пойдет ему на пользу. Поможет понять, кто он на самом деле.

Джеральд, нахмурившись, полез в буфет за бутылкой вина.

— Странные у тебя представления о том, что может пойти человеку на пользу, — полураздраженно-полушутливо заметил он. — Вот что, давайте-ка за ужином откроем «Подьё Сент-Эсташ».