Суровое испытание - Кон Джиён Страница 6

— Смерть под колесами поезда. Иногда, когда туман особенно густой, такое случается, — пояснил ему в учительской преподаватель Пак.

— Но ведь… ведь ребенок погиб, а в школе слитком уж…

Он хотел сказать «тихо», но умолк на полуслове. Нет «тихо» не подходит. Он призадумался, как же можно выразить это ощущение: чересчур спокойно? Умиротворенно? А может, жутковато?.. Да, правильно, здесь как-то жутковато. Он внезапно осознал, что именно это определение более всего подходит к интернату «Чаэ».

— Знаете, дети говорят странные вещи. Что погибший вчера ребенок, как бы это сказать… Что это не был несчастный случай, а…

— Вы, помнится, говорили, что это ваш первый опыт в подобном заведении? — прервал его учитель Пак.

Вопрос был задан вроде бы нейтральным тоном, однако во взгляде читалось неприкрытое презрение и одновременно жалость. Стоп, так не пойдет. Он приехал в Муджин только вчера и уж слишком болезненно все воспринимает. Нужно думать в позитивном ключе. «Сила позитива!» — мысленно произнес он любимую приговорку жены. И неожиданно для самого себя изобразил на лице самую что ни на есть дежурную, натянутую улыбку.

— Со временем, поработав здесь, вы поймете, что по сравнению с другими инвалидами у глухонемых крайне выражен синдром жертвы. К тому же они ко всему относятся настороженно — доверяют только своим. Если считать народом тех, кто говорит на одном языке, то глухонемые — это народ, говорящий на языке жестов. Да, на лицо они не отличаются от нас, но это другой народ. Понимаете? Иная культура! С чуждым нам языком и отличными от наших нравами… Кстати, имейте в виду, что вранье — это их любимое занятие.

В голосе Пака чувствовалась ледяная враждебность, как если бы ты протянул руку для приветствия, а ее резко оттолкнули. По спине пробежал холодок, как и вчера, когда он внезапно оказался в тоннеле со стенами из тумана. Лицо Пака заслонили черные как ночь глаза мальчишки, устремленные в самую душу. И снова на доли секунды в них вспыхнула отчаянная мольба.

— Я слышал, вы приехали из Сеула на должность временного преподавателя, а раз так, то отработайте положенный срок и возвращайтесь подобру-поздорову. Мне кажется, вы здесь не приживетесь.

Пак говорил это, уставившись в монитор компьютера, кликая мышкой и перескакивая в интернете с одной страницы на другую. На последних словах он окинул взглядом Кан Инхо, и в его глазах можно было прочитать, что он не шутит. Кан Инхо опешил и невнятно пробормотал:

— Ну не знаю, раз уж оказался здесь, то…

В пазах Пака отразилась жалость.

Зазвонил его телефон. Это была жена. Приложив трубку к уху, Кан Инхо вышел из учительской. Ребята, уже успевшие переодеться после уроков, стайкой расселись на скамейках у края спортивной площадки. Кан Инхо, оставив учебный корпус позади, направился в самый конец стадиона.

— Ну как? Урок хорошо прошел? Хоть не зря дома упражнялся в языке жестов?

Жена была настроена благодушно. Выдавив из себя «ага», он вспомнил, как последние шесть месяцев каждый божий день она покупала соевые ростки и, разделив их на две части, из одной варила суп, а оставшиеся добавляла к рису на ужин; на следующий день повторялось то же самое. Он подумал, что после всего этого не сможет заикнуться о «пяти маленьких бумажках». Как вдруг жена сама заговорила об этом:

— Тебе, наверно, уже сообщили о фонде развития школы? Я попросила родителей подсобить и сегодня отправила тебе на книжку.

Кан Инхо уже пересек стадион, упиравшийся прямо в отвесную скалу. У подножия этой нерукотворной крепости протянулась широкая полоса морской отмели, а за нею, должно быть, раскинулось море. Сейчас из-за отлива его не было видно, но раз говорят, что оно есть, значит, где-то там вдали оно непременно существует.

Прежде чем ответить жене, собираясь с мыслями, он окинул взглядом прибрежную полосу. Она напоминала панцирь огромного пресмыкающегося, а оставшиеся местами лужицы поблескивали на солнце, словно фольга.

— Когда ты узнала… что нужно вносить такие деньги? — спросил он, изо всех сил стараясь не повышать голос. От этого вопрос прозвучал приглушенно, и в нем сквозило явное раздражение, которое резануло даже его.

— Я собиралась сказать тебе перед отъездом…

В голосе жены послышались плаксивые нотки, однако он так вымотался, пытаясь избавиться от чувства стыда и унижения, преследовавшего его с самого утра, что ему было совсем не до ее обид.

— Почему ты не поставила меня в известность? Если бы я знал о таком условии, то вообще бы не согласился приехать сюда.

Жена не сразу ответила. Где-то в груди он почувствовал жжение, словно от жгучего пластыря. Он уставился на раскинувшуюся до горизонта морскую отмель, стараясь сосредоточиться на солнечных лучах, отливающих серебром в лужицах воды, на зарослях тростника. Он с усилием сглотнул.

— А у тебя были какие-то другие варианты, кроме этого места? — на удивление спокойным голосом спросила жена.

Если бы она заплакала или взвизгнула, взяв на октаву выше, как это обычно делают женщины, бросаясь в атаку, то, возможно, он вступил бы в перепалку и вылил на нее весь тот стыд и унижение, что испытал в кабинете директора утром. Однако после ее невозмутимой реплики он почувствовал, как его охватило полнейшее бессилие.

— У меня к тебе претензий нет. Да, шесть месяцев ты просидел без работы, но ты прекрасно справлялся с ролью мужа. И был хорошим отцом. Однако порой мне нелегко смириться с твоей излишней щепетильностью в обыденных вопросах. Ну прямо-таки наставник-моралист. Вклад в фонд развития школы — что в этом плохого? Будь у нас деньги, кто знает, возможно, мы бы по своей собственной инициативе оказывали помощь детям-инвалидам. Почему бы и не вложить деньги в подобный фонд? К тому же, один раз закрыв глаза и заплатив некоторую сумму, разве ты не выигрываешь много приятных бонусов? Неужто ты думал, что в нашем мире так просто заполучить место преподавателя?

У него защипало в глазах. Слушая жену, он по-прежнему смотрел на отмель, сморщившись, словно от слепящего солнца. Если они продолжат в том же духе, то, сто к одному, в конце концов закидают друг друга жалкими колкостями и обвинениями, как неразумные дети. Встав на самом краю отвесного утеса, он с расстановкой произнес: