Как я был Анной - Павел Селуков Страница 6

Дальше в стихотворении граф поставил Микелину раком, что внезапно придало нашим с Микой отношениям взрывоопасную двусмысленность, ведь я прочёл ей этот стих целиком.

Вообще говоря, в смысле книг и всяких постмодернистских передёргиваний наша троица своё дело знала. Мы были идиотами не в классическом виде, а как Базаров, с идеями и мечтами. Нас, кроме прочего, объединяла мечта разжиться опасной высокооплачиваемой работой, чтобы — р-раз! — и в дамки. Или хотя бы в нувориши. Или хотя бы тридцать тысяч рублей в месяц. Мы подумывали добывать уран или стать промышленными альпинистами, но уран привлекал нас больше, потому что мы боялись высоты. Радиацию мы воспринимали как нечто необязательное.

Я курил на балконе, когда зазвонил домашний телефон. Это был Серджио. Он нашёл работу вахтой в Горнозаводске. Точнее, его мать нашла ему работу в Горнозаводске и допинала Серджио до телефона. Естественно, он позвонил мне и Мике. Я курил красную отцовскую «Яву», меня мутило, поэтому я чётко расслышал только три слова: вахта, курлы-курлы, Горнозаводск, курлы-курлы, швеллера. Нет, ещё я запомнил, что через час надо быть на остановке с рюкзаком и пятихаткой. Пятихатку мне сходу дал отец, потому что святое.

Я люблю ждать Мику. На остановке, у магазина, возле ночного клуба, не важно где. Обычно к тому месту, из которого я жду Мику, хотя, если говорить начистоту, жду я её не из места, а из приятного волнения, можно подойти двумя-тремя дорогами. Поэтому я начинаю игру — пытаюсь отгадать, откуда она появится на этот раз. Сегодня вариантов было три: гастроном, трубы теплотрассы, идущие поверху, и автосалон «Сузуки». По логике, Мика должна была появиться из-за гастронома или из-за теплотрассы. Я смотрел то туда, то туда, и почему-то считал про себя до ста. Потом до двухсот, трёхсот и т. д. Короче, я оказался не готов к лёгким прохладным ладоням на своих глазах. Я будто опал. Как лошадь, скачущая галопом по ипподрому, а тут — бац! — и финиш. Скорее по наитию, чем специально, я мотнул головой, желая избавиться от шор, и поцеловал пахнущую кремом Микину ладонь, сползшую мне на губы. А потом лизнул. Мика отдёрнула руку.

Мика: Щúкотно!

Ей нравилось вызывать к жизни моего граммар-наци и смотреть, как я сдерживаюсь, чтобы ее не поправить. Я повернулся, подхватил Мику за талию и закружился с нею. Издалека долетел голос Серджио:

— Брось эту заразу немедленно!

Я поставил Мику на асфальт, она раскраснелась, из тугого хвоста выбилась прядь и закрыла ей правый глаз. Такого рода асимметрия шла Мике. Её лицо было уж слишком правильным. Иногда я задаюсь вопросом: как у грубого мента и уставшей домохозяйки могла родиться Мика?

Мика: Ведмедь. Чуть не сломал мои тонкие косточки, изящные мои позвонки.

Я: Если б сломал, я бы стал за тобой ухаживать. Кормил бы тебя с ложечки…

Мика: …выносил бы говно в тазике.

Я: Ты к себе несправедлива. В горшочке.

К нам подошёл Серджио.

Серджио: Всё твиксуете, всё баунтите.

Мика: Тебе лишь бы тити.

Серджио: Я — консерватор.

Я: В каком это смысле?

Серджио: В смысле верности моих губ тому первому, что их коснулось.

Мика: Всегда подозревала, что ты засыпаешь с соской во рту.

Серджио: Дурында. Первой коснулась моих губ мамина титя.

Я: Запахло Эдипом, чувствуете?

Мика: Не называй грудь «титей». Это вульгарно. Всё равно что «кушать».

Серджио улыбнулся и закурил.

Серджио: Какие же мы восхитительные снобы, какие патриции!

Из-за поворота появился шестой автобус. Мы изготовились к десанту наоборот. Не то что бы нам непременно хотелось сесть, сидеть мы не любили, зато мы любили стоять возле водителя и смотреть вперёд через лобовое стекло. Нас волновала перспектива.

Мика встала к поручню, я встал сзади, как бы заключив её в кольцо рук. Серджио примостился на ступеньке у двери.

Мика: Серджио, так и будешь молчать?

Серджио: Рассказывать нечего. Едем в Горнозаводск красить швеллера. Жить будем в двушке. Заплатят по пятнашке. Плюс — двести пятьдесят рэ ежедневно на питание.

Я: Что такое швеллера?

Мика: С языка снял.

Я поцеловал Мику в затылок.

Я: Как ты умудряешься…

Мика: Что?

Я: Нагнать эротизма в расхожую фразу.

Мика: Это интонация. Интонация похожа на стиральный порошок — способна отстирать даже самую пыльную фразу.

Серджио: Ау! Любовнички! Швеллера!

Мика: Что с ними?

Серджио: Не что, а они. Они — это железные хуяборы, скрепляющие гигантский ангар. Нам надо их покрасить.

Я: И мы покрасим. Более того, мы пойдём к Последнему морю и, клянусь Большим Голубым Небом, покрасим все швеллера мира!

Серджио: В Горнозаводске нас встретит хозяин…

Мика: Работодатель. У нас нет хозяев.

Серджио: Вы меня задрали. Больше ни слова не скажу!

Мика: Ну, скажи, скажи, что с нами сделает работодатель?

Серджио: Покажет объект и отвезёт нас на квартиру.

Я: Заявляю два протеста. Во-первых, есть вероятность, что мы мифологизируем объект, тем самым превратив его в субъект. У Бабы-яги и русского народа с избушкой получилось, чем мы хуже? Во-вторых, я отказываюсь ехать на квартиру, я хочу ехать в.

Мика: Поддерживаю предыдущего оратора. Серджио сегодня не в форме.

За всем этим трёпом автобус приехал к Центральному рынку. Миновав гнусный подземный переход, мы вышли к автовокзалу, купили билеты до Горнозаводска и уже через десять минут поехали красить швеллера.