Элегия Хиллбилли - Джей Ди Вэнс Страница 6

Джим породнился с людьми весьма крутого нрава. В Бритите о Блантонах ходила дурная слава, за их семейством из прошлого тоже тянулся кровавый след.

Прадед Мамо в начале XX века баллотировался на должность городского судьи, но его сын Тилден – дед Мамо – в день выборов убил одного из родственников главного конкурента². О том случае даже писали в «Нью-Йорк тайме», и в статье особенно любопытны два момента. Во-первых, Тилдена за убийство так и не посадили. Во-вторых, по словам газеты, в округе после этого «начались волнения»³.

Когда я впервые прочитал о тех событиях, то испытал прежде всего гордость. Вряд ли кто-то еще из моих предков удостаивался чести быть упомянутым на страницах «Нью-Йорк тайме» – самой популярной газеты страны. А если и удостаивался, то повод, разумеется, был не столь значимым. Подумать только – взять и сорвать выборы! Как говаривала Мамо, можно вывезти мальчика из Кентукки, а вот Кентукки из мальчика – никогда ^[5].

Не могу даже представить, о чем думал Пайо, когда делал Мамо предложение. Бабуля происходила родом из семьи, где сперва стреляют и лишь потом задают вопросы. Ее отцом был закоренелый хиллбилли с десятком наград за воинскую службу; кровавых подвигов ему хватило бы не на одну передовицу в федеральной прессе. Да и сама Бонни Блантон оправдывала свою жуткую родословную; как говорил мне потом один армейский вербовщик, даже в корпусе морпехов безопаснее и спокойнее, чем у меня дома. «Инструкторы из тренировочного лагеря, конечно, те еще гады, – смеялся он, – но до твоей бабки им далеко!» И все же мой дед не испугался. В 1947 году Мамо и Папо, будучи еще подростками, заключили в Джексоне брак.

После Второй мировой войны, когда эйфория победы схлынула и люди приспособились к жизни в мирных условиях, жители Джексона разделились на две категории: одни решили порвать с корнями и перебраться в промышленный центр новой Америки, другие предпочли остаться дома. Бабушке и дедушке, невзирая на их юный возраст – четырнадцать и семнадцать лет соответственно, – пришлось решать, на чьей они стороне.

Как однажды сказал Папо, для многих его друзей единственным вариантом была работа по добыче угля неподалеку от Джексона. Те, кто остался в Джексоне, всю жизнь потом провели в нищете. Поэтому Папо вскоре после женитьбы забрал молодую жену и увез ее в Мидлтаун, крохотный город в Огайо, где бурно развивалась промышленность. По крайней мере, такую версию событий рассказывали бабушка и дедушка. Как и большинство семейных легенд, в целом их история правдива, но некоторые детали все-таки опущены. Когда я последний раз был в Джексоне, мой двоюродный дед Арчи – бабушкин зять и последний представитель того поколения – познакомил меня с женщиной по имени Бонни Смит. Та прожила по соседству с Блантонами целых восемьдесят четыре года. В юности они с Мамо были лучшими подругами. Так вот, если верить Бонни Смит, отъезд Мамо и Папо вызвал ужасный скандал!

В 1946 году у Бонни Смит и Папо был роман. Я не совсем понимаю, что это значило в Джексоне тех лет – что они заключили помолвку или просто встречались. Бонни Смит про Пайо практически не рассказывала, упомянула только, что он был «умопомрачительно красив». Она помнила лишь одно: в какой-то момент, все в том же 1946 году, он изменил ей с ее лучшей подругой – Мамо. Мамо в ту пору было тринадцать лет, Пайо – шестнадцать, но их интрижка завершилась беременностью. Именно беременность вынудила юных возлюбленных покинуть Джексон, поскольку новость о скором пополнении в семье не вызвала восторгов ни у моего жуткого прадеда, ветерана войны, ни у дядек, строго блюдущих честь сестры, ни у вооруженных до зубов соседей. А самое главное, что Бонни и Джим Вэнс не могли прокормить в Джексоне даже себя, что уж говорить про ребенка. Поэтому они сбежали в Огайо: сперва в Дайтон, а потом, пожив там немного, перебрались в Мидлтаун.

Мамо иногда рассказывала о своей дочери, которая умерла еще младенцем, но мы все считали, что та родилась уже после дядюшки Джимми, их старшего ребенка. Всего у Мамо за десять лет после рождения Джимми и до появления на свет моей матери случилось восемь выкидышей. Однако недавно моя сестра нашла свидетельство о рождении некоей «девочки» Вэнс, видимо, той самой тетушки, которую мы не знали, и в документах стояла дата смерти. Ребенок, заставивший наших бабушку и дедушку перебраться в Огайо, не прожил и недели. Судя по датам, убитая горем мать соврала о своем возрасте: ей на момент родов было всего четырнадцать лет, а новоиспеченному отцу – семнадцать; скажи они правду, ее вернули бы в Джексон, а Папо отправили бы в тюрьму.

Итак, первое столкновение Мамо с взрослой жизнью привело к трагедии. Сегодня я частенько задаюсь вопросом: а уехали бы они из Джексона, если бы не ребенок? Судьба Мамо – судьба всей нашей семьи – сложилась благодаря младенцу, который прожил всего шесть дней.

Впрочем, какие бы мотивы – экономические или личные – ни привели моих предков в Огайо, пути назад у них уже не было. Папо нашел работу в «Армко» – крупной сталелитейной корпорации, которая активно набирала персонал в восточных угледобывающих районах Кентукки. Представители «Армко» часто ездили по городкам вроде Джексона и сулили лучшую жизнь каждому, кто решится переехать на север (причем говорили они чистую правду). Политика корпорации провоцировала массовую миграцию: на работу в первую очередь принимались кандидаты, у которых в «Армко» уже трудился кто-то из родственников. «Армко» не просто выманивала молодых мужчин из Кентукки – она поощряла их забирать с собою целые семьи.

Похожей стратегии придерживались и многие другие промышленные компании, причем вполне успешно. Так, исследователи зафиксировали две крупные волны миграции из Аппалачей в промышленно развитые районы Среднего Запада. Одна началась вскоре после Первой мировой войны, когда вернувшиеся домой солдаты поняли, что не могут найти работу в экономически неразвитых тогда областях Кентукки, Западной Вирджинии и Теннесси. Завершилась она Великой депрессией, больно ударившей по экономике севера⁴. Мои бабушка и дедушка были частью второй волны, состоявшей из аппалачских ветеранов и молодежи 1940-1950-х годов⁵. Кентукки и Западная Вирджиния тогда сильно отставали в развитии от соседей: в горах было лишь два ресурса, важных для экономики северных регионов: уголь и люди. Аппалачи щедро экспортировали и то, и другое.

Точное количество переселенцев назвать сложно, потому что ученые обычно замеряют «чистый отток» – общее число уехавших минус число прибывших. Однако многие семьи часто ездили туда-обратно, искажая данные. Несомненно одно – по «магистрали хиллбилли» (так метафорично именовали это явление северяне, наблюдающие со страхом, как их города и села заполоняют люди вроде моих бабки и деда) прошло огромное количество народа. Масштабы миграции потрясают воображение. В 1950-е годы из каждых ста жителей Кентукки на север уехало тринадцать. В некоторых районах эти цифры были еще выше: округ Харлан, например, прославившийся после документального фильма о забастовках (фильм получил премию Оскар ^[6]), потерял не менее тридцати процентов населения. В 1960-е один миллион жителей Огайо – десятая часть! – местом рождения называл Кентукки, Западную Вирджинию или Теннесси. И это без учета мигрантов, перебравшихся из других штатов, а также детей и внуков – коих было неимоверное количество, потому что в среде хиллбилли всегда наблюдалась более высокая рождаемость, нежели у коренных северян⁶.