Битна, под небом Сеула - Жан-Мари Гюстав Леклезио Страница 6

Единственный человек, с кем мне хотелось увидеться снова, была Саломея. Не потому что она наняла меня, чтобы я рассказывала ей разные истории, а потому что так их слушала: она словно пила мои слова, а глаза ее излучали всю энергию, содержавшуюся в хилом тельце. Как-то утром она позвонила мне сама. Я была на лекции, увидела знакомый номер, высветившийся на экране, но не перезвонила. В обеденный перерыв, когда я ела в столовой свой супчик, она позвонила снова.

– Моши-моши ^[17]? (Она сама обычно так отвечала.)

– Вы мне нужны, я хочу услышать продолжение вашей истории. Почему вы мне не звоните?

– Я была занята в институте, мне поручили организовать семинар по переводу.

Я сказала правду, хотя больше была занята переездом на новую квартиру. Но об этом я не могла сказать ей, ведь мы договорились никогда не разговаривать о реальной жизни, и мне это очень нравится, я считаю, что люди слишком много болтают о своих житейских заботах, которые никому, кроме них самих, не интересны. У Саломеи были огромные проблемы со здоровьем, но она заикнулась об этом один только раз, чтобы пояснить, что не может ходить и что к ней два раза в день приходят медсестры, чтобы переодеть ее и умыть. Ей хотелось, чтобы я поняла, почему она не провожает меня до двери. Раньше у меня не было знакомых в таком состоянии. Моя бабушка перед самой смертью и то могла ходить, хотя и согнувшись в три погибели, и даже выходила во двор, чтобы покормить кур.

– Жду вас сегодня, вы ведь придете?

Я не колеблясь ответила:

– Сегодня в пять.

– Ах, Битна, вы – ангел.

Она сказала это по-английски, а через мгновение я получила на телефон человечка с нимбом из птичек, которые кружились у него над головой.

Я села в автобус и поехала к ней, на улицу рядом с французским лицеем, в южной части города. Ярко светило солнце, и я поняла, что никогда раньше не замечала, в каком красивом районе она живет: небольшие шикарные домики среди садов, современные виллы. Когда я проходила мимо ворот, за заборами яростно лаяли собаки. Прохожие явно не часто забредают в этот квартал, тут совсем не так, как на холмах над Синчоном, где почти все ходят пешком, а некоторые тащат за собой тележки с овощами или толкают тачки со старыми картонными коробками. В квартале у Саломеи – до сих пор я была там всего один раз – даже машины выглядят так, будто они никогда не двигаются. Стоят себе аккуратно на специально размеченных площадках. Перед входом в дом Саломеи я как будто узнала одну машину, серую «Киа», которую припарковала у стены одна из медсестер. В этом было что-то успокаивающее, но, как и всё, что никогда не меняется, это нагоняло определенную тоску, и я чуть не развернулась и не ушла. Но голос Саломеи, низкий голос, которым она говорила: «Дальше, расскажите, что было дальше, пожалуйста», придал мне смелости, и я позвонила в дверь. Меня впустила медсестра, я сняла кроссовки и надела тапочки, которые она дала. Сестра ничего не сказала, главное, она не сказала «Госпожа Саломея ждет вас»: это Саломея так велела – никогда не говорить пустых, банальных фраз. Молчание.

Предвечернее солнце ярко освещало комнату, я была рада, что выбрала именно этот час: мне не хотелось бы находиться здесь в темное холодное время, вдыхать запах болезни. Сейчас же, наоборот, в комнате пахло жасминовым чаем, его приготовила медсестра, и теперь он дымился на ломберном столике рядом с Саломеей. В этом было что-то от ритуала – хотя я пила здесь чай лишь второй раз – а мне нравится все, что похоже на ритуал. Внезапно мне захотелось начать рассказывать, у меня даже задрожали руки от нетерпения. Возможно, это выглядит самонадеянно, но, когда я подходила к дому Саломеи, мне казалось, что это мое предназначение, моя судьба – дать ей ощутить настоящую жизнь. И мне нравилось это, потому что в тот миг, когда я переступала порог ее дома, я не имела ни малейшего представления о том, про что буду ей рассказывать: продолжение про господина Чо или про мадемуазель Китти, а может, придумаю историю про убийцу. Я решила, что сегодня будет Китти.