Альтруисты - Эндрю Ридкер Страница 6

Но главный вопрос заключался в том, не воровали ли мальчики. Почти наверняка воровали — банка стояла в кухне без присмотра, воруй не хочу. Но как Мэгги могла им что-то сказать, не лицемеря? Воровство воровством, а лицемеркой она быть не желала.

Два часа спустя она попрощалась с мальчиками и пошла домой. Мэгги жила в нескольких кварталах от дома семьи Накахара, на линии разлома между Бушвиком и Риджвудом, над которой, оглушительно скрежеща металлическими колесами по рельсам, проносился поезд надземки. Шумная граница между Бруклином и Куинсом навевала мысли о тектонических сдвигах и подземных колебаниях: казалось, два пригорода, такие разные и самобытные, прекрасно понимали, что обречены на вечный конфликт.

Многоквартирный дом Мэгги с несколькими заколоченными этажами стоял напротив продовольственного рынка и рядом с котлованом — огромным и составляющим весь вид из ее окна. Она частенько замечала за собой, что смотрит на него. В него. Это даже лучше, чем телевизор (которого у нее не было), лучше, чем вай-фай, оплачиваемый родителями соседки. Котлован! Иногда по его периметру ходили человечки в касках. Они показывали друг на друга пальцем и что-то кричали. На месте котлована могла возникнуть парковка, еще один многоквартирный дом, торговый центр — да что угодно. Но застройщик никуда не спешил. Котлован пока был просто котлован — дыра с колоссальным и еще не раскрытым потенциалом.

В подъезде Мэгги обнаружила, что ее почтовый ящик залеплен какой-то гадостью. Она с силой дернула дверцу, и та распахнулась: внутри лежала перемотанная резинкой стопка счетов и каталогов. Мэгги просмотрела почту, пока поднималась пешком на шестой этаж. Коммунальщики хотели денег, альма-матер хотела денег. В следующий раз лучше вообще не заглядывать в ящик.

Она зажала сверток влажной от долгого подъема подмышкой и вошла в квартиру.

Соседка — ее тоже звали Мэгги, что доставляло обеим массу неудобств, — сидела в синем походном кресле, которое наша Мэгги пару месяцев назад притащила с помойки.

— Тяжелый день?

— Совершенно безумный! Три детских дня рождения подряд. Какой сахарный удар по организму! Дети просто на ушах ходили.

Вторая Мэгги работала в школе по программе «Амери-Корпус» и ненавидела свою работу. Третьеклашки без конца оттаптывали друг другу ноги и чуть что прибегали к насилию. Странно было видеть ее в гостиной, в глубоком гнезде холщового кресла, ведь большую часть времени вторая Мэгги проводила у себя в комнате: ее существование сводилось к лязгу задвижки и узкой полоске света под дверью.

— Ох, как я тебя понимаю! Ты бы видела сегодня моих пацанов. Бруно опять меня отлупил.

— Мэгги, — пропела Мэгги, — у тебя всего двое! А у меня три класса по двадцать человек в каждом. Тебе не понять, как я устаю.

— Да я и не думала с тобой тягаться!

Мэгги не понравился ее высокомерный тон. Педагогического образования у соседки не было, так что она почти наверняка портила жизнь своим ученикам. Меньше всего им нужна белокожая дебилка-класснуха.

Она фыркнула и пошла к себе. Идти на вечеринку к Эмме страшно не хотелось, настроение было окончательно испорчено. Она бросила почту на кровать, и конверты рассыпались в форме протянутой руки.

Внимание привлекло какое-то яркое пятно. Под журналом «Работающая мать» (почтальон ошибся адресом) оказался хрустящий белоснежный конверт. В верхнем левом углу — имя отца и название улицы, на которой прошло детство Мэгги.

Когда она подносила конверт к глазам, на ум почти одновременно пришли две мысли. Одна: «Чего-чего?!» Другая, странная, пришла на долю секунды раньше: «Аналоговая почта — это прошлый век! Какой официоз. Конверт похож на маленький белый смокинг».

2

Итан облокотился на подоконник эркерного окна: полуденное солнце приятно грело спину. В руках он держал раскрытый том. Изучение философии в последнее время казалось ему благородным средством самосовершенствования, противоядием от многочисленных светящихся экранов и способом отвлечься от винного шкафа фирмы «Крейт энд Баррелл» с блестящим экстерьером и пьянящим интерьером. Однако Итан быстро сообразил, что Фуко не поймешь без Маркса, а Маркса не поймешь без Гегеля и так далее, вплоть до самых греков. Когда же он понял, что не понимает и греков, то купил себе «Кембриджский гид» и благополучно в нем увяз (интересно, не существует ли гида по «Гиду»?).

Итан вернулся к введению. «Сравните два вопроса, — прочел он в пятый раз, — которыми нередко задавались как древнегреческие, так и древнеримские мыслители:

1) Что есть правильная и счастливая жизнь?

2) Почему Земля не падает?»

Итан ломал голову над первым вопросом, когда услышал, как в отверстие для почты что-то сунули.

Он не мог даже представить, зачем отцу понадобилось ему писать. Зачем он взял на себя такой труд и написал — ручкой на бумаге — письмо Итану? Минуло уже пять месяцев со дня их последнего и короткого телефонного разговора. Сразу после похорон матери Итан вернулся в Нью-Йорк, теперь уже навсегда, и сестра (спустя неделю окончившая университет) последовала его примеру. С тех пор они отца не видели. Прошло почти два года.

Итан повертел конверт в руках и открыл клапан. Само послание было ожидаемо немногословным и сдержанным: