Сказание о Йосте Берлинге - Сельма Лагерлеф Страница 59

И самое главное – она научилась любить любовь со всеми ее муками, слезами и неутолимой тоской.

– Лучше горе, но с любовью, чем покой, но без любви, – произносила она нараспев и улыбалась чему-то.

* * *

Время шло. Майорша бродила по дорогам, у руля Экебю стояли кавалеры, и, как я недавно рассказывала, Йоста Берлинг прочитал свою поэму графине и был изгнан из ее дома.

Говорят, в тот самый миг, когда Йоста в сердцах хлопнул дверью графской усадьбы, во двор въехала вереница саней. Он заметил миниатюрную даму, сидевшую в первых санях, и настроение, и без того скверное, испортилось окончательно. Он попытался улизнуть, чтобы его не заметили. Неужели разговор там, в голубом кабинете, накликал приезд этой дамы? Вот уж воистину беда не приходит одна.

Но вот уже выскочил слуга расстегивать укрывающие ноги одеяла, отброшены меховые полости. Кто же приехал? Кто эта маленькая женщина, выходящая из саней? Конечно же знаменитая графиня Мэрта Дона!

Самая веселая, самая сумасбродная женщина в Вермланде. Все радости мира посадили ее на трон и сделали своей королевой, а подданными ее стали игры и развлечения. Когда раздавали лотерейные билеты жизни, на ее долю выпали забавы, музыка, танцы и приключения.

Ей уже под пятьдесят, но она не из тех, кто задумывается о возрасте.

– Кто не может пройтись в танце или растянуть губы в улыбке, тот и старик, – говорила она, – только тот и чувствует гнет прожитых лет. Ко мне это не относится.

Нельзя сказать, чтобы юность ее была так уж безоблачна и безмятежна, но любые, даже серьезные жизненные неурядицы только подзуживали ее к беспрерывным развлечениям.

Сегодня она, расправив яркие, как у бабочки, крылья, пьет кофе с придворными дамами в королевском замке в Стокгольме, завтра в мужском фраке и с тростью в руках танцует в Париже. Она не испугалась осмотреть полевой лагерь армии Наполеона, плавала с флотом адмирала Нельсона в Средиземном море, была на Венском конгрессе и даже решилась поехать на бал в Брюссель накануне известного сражения при Ватерлоо.

И где едва лишь проклевывались первые ростки Ее Величества Забавы, без участия графини не обходилось. Танцуя, с шутками и играми металась она по миру. Чего только она не видела, чему не была свидетельницей! Могла, сделав неловкое па, опрокинуть трон, играла в экарте, где ставкой было немецкое герцогство, а шутки ее иной раз служили причиной кровавых войн. Веселье и развлечения – вот из чего состоит ее жизнь, и, похоже, так будет продолжаться вечно. Тело графини Мэрты нисколько не утомилось от танцев, а сердце – от любовных приключений. И когда же устанет она от маскарадов и комедий, от веселых историй и сентиментальных романсов?

А когда ее богиня Развлечение внезапно оказывалась бездомной в обратившемся в сплошное поле битвы мире, а случалось и такое, тогда она приезжала в свое родовое поместье на длинном и узком озере Лёвен. Ей надоедали герцогские дворы, немыслимо скучные разговоры о Священном союзе ^[21] и прочей, с ее точки зрения, чепухе.

Во время одного из таких наездов она и пригласила Йосту Берлинга учителем к своему сыну. Впрочем, она и в Борге не скучала. Здесь Ее Величество Забава чувствовала себя превосходно. Песни, игры, мужчины, для которых романы и приключения составляли смысл жизни, прекрасные, веселые женщины. Балов и приглашений хватало, а что может быть лучше лодочных прогулок по ночному озеру? Или катания на санях в лесу? А бесконечные любовные драмы, трогательные и трагические?

Но после смерти дочери она ни разу не была в Борге. Только через пять лет решилась приехать – посмотреть, как ее невестка чувствует себя среди еловых лесов, медведей и огромных, как горы, сугробов. Она посчитала за долг приехать и убедиться, что этот болван Хенрик не довел хорошую девочку до сумасшествия своим занудством. Ей предстоит сыграть роль кроткого семейного ангела. Солнечное сияние и удача упакованы в сорок кожаных чемоданов, развлечения – ее верные камеристки, игры – ее компаньонки, а экипажем правит шутка.

Графиню встретили с распростертыми объятьями. Ее комната в первом этаже уже приготовлена. Ее служанка, ее компаньонка и ее камеристка, сорок чемоданов, тридцать шляпных коробок, несессеры, шали и шубы – все со временем с шумом и гамом перекочевало в дом. Хлопанье дверей, беготня по лестнице – никаких сомнений: приехала графиня Мэрта.

* * *

На дворе стоял весенний вечер, настоящий весенний вечер. Хотя апрель еще не кончился, даже лед не вскрылся, было тепло, в воздухе стояла легкая весенняя свежесть. Мамзель Мария открыла окно в своей мансарде, взяла гитару и попробовала вспомнить слышанные ею любовные песни.

Она так увлеклась, что даже не заметила, как во двор въехала коляска и остановилась у дома. В коляске сидела графиня Мэрта. Она с удовольствием понаблюдала за мамзель Марией, как та, с возведенными к небу очами, напевает старые, запетые до дыр песенки.

Полюбовавшись на одинокую влюбленную, графиня прошла в дом, где за пяльцами сидели все три дочери фру Мореус. Графиня никогда не отличалась надменностью; было бы странно, если бы она, надышавшись ветрами стольких революций, сохраняла глупую аристократическую высокомерность. К тому же она была очень восприимчива; ей нравился новый, демократический, как теперь его называли, стиль общения с простым народом.

– Я же не виновата, что родилась графиней, – обычно говорила она.

Ей было одинаково весело и на придворном балу, и на деревенской свадьбе. Разыгрывала парижские фарсы для служанок, когда не было под рукой других зрителей. Едва только появлялось в обществе ее миниатюрное личико, сразу всем становилось веселее – она словно сеяла вокруг себя незаметные, но чрезвычайно заразные микробы смеха и радости.

Она заказала покрывало, похвалила девушек, рассказала про свои путешествия, которые никогда не обходились без приключений, похвалила розарий и, наконец, решилась подняться по невероятно узкой и крутой лестнице в мансарду к мамзель Марии.

Мамзель Мария была очарована – она никогда даже думать не могла, что аристократка может быть такой обходительной: живые, улыбчивые глаза, чарующий мелодичный голос.

Графиня купила у нее гардины. Она не может жить в Борге без чешуйчатых рельефных гардин на всех окнах, просто не может. А на всех столах будут вышитые мамзель Марией скатерти.

Вслед за этим графиня попросила гитару и спела мамзель Марии пару романсов о радостях любви. А потом долго рассказывала ей всякие истории, и мамзель невольно перенеслась в чужой, но заманчивый, пузырящийся и искрящийся, как шампанское, мир. И голос у графини был такой музыкальный, что замерзшие птицы запели в розарии, и лицо… лицо ее зачаровало мамзель, хотя красивым его назвать было нельзя из-за обилия всяких пудр и притираний. У мамзель Марии мелькнула странная мысль: зеркало в ее комнатушке, поймав своей гладкой поверхностью такое великолепное отражение, уже ни за что его не отпустит.