Джандо - Роман Канушкин Страница 59

Через несколько часов Мишель подумает, что сейчас закончился один из счастливейших дней в ее жизни, и самое ценное в нем — невозможность и ненужность его повторного воспроизведения. Прощаясь с Маккенроем, она оставит свой автограф на декоративной тарелке: она напишет свое настоящее имя и несколько теплых слов — синяя надпись на белом блюде…

— Спасибо, мадам, — скажет Маккенрой. — А я узнал вас. Я узнал бы вас, даже если б вы загримировались мужчиной. Я считаю вас самой лучшей актрисой и самой красивой женщиной на обоих полушариях — к востоку и западу от Гринвича…

— Спасибо вам, — рассмеется беспечная богиня. — Пожалуйста, не меняйте ваших мыслей в течение ближайших шестидесяти лет.

— О'кей, мадам. Я вам это обещаю.

И она отвернется, чтобы выйти из заведения Маккенроя и уже больше никогда сюда не вернуться. А месье Ажамбур и литературный агент продолжат вечеринку в большом и гостеприимном доме Папаши Янга.

— Давайте никогда не умирать! — бросит клич Папаша. — На этом свете так чертовски весело…

Потом для них перестанет существовать чувство реальности. А когда на следующее утро литературный агент попробует разомкнуть ставшие словно свинцовыми веки, он решит, что в его голове и во рту прошла маленькая война. Но он справится со своими болями — многолетняя привычка к быстрой мобилизации сил. И когда он откроет глаза, то увидит Зеделлу, заботливо склонившуюся над ним с влажным полотенцем.

— Вы стонали во сне, вам было очень плохо, — просто скажет девушка. — Если б вы знали, что творили там внизу с моим папочкой. Я всю ночь не могла уснуть.

А литературный агент не сможет вымолвить ни звука, потому что внутри его образуется огромная полость и ее будет медленно наполнять нежный свет, струящийся из склонившегося к нему лица. И он поймет, что увидел самую красивую женщину на земле и теперь ему не будет покоя. Он захочет что-то сказать, и окажется, что он попал в мир, где еще не придумано слов. Этот циничный, жесткий человек не просто влюбится и не просто потеряет голову. Он заболеет Любовью, и любовная лихорадка будет сжигать его изнутри, как огромный червь, пожирающий реальность и оставляющий больному лишь зыбкий, ускользающий мир несбывающихся грез. Он удивит и писателя, и Мишель, и Гкстона Ажамбура, когда на следующий день прервет поездку и останется в Аргерс-Пост, он удивит благоволящего к нему Папашу Янга, но больше всего он удивит Зеделлу, когда страстно и горячо откроется ей.

— Ну что ты, папочка, — скажет Зеделла в ответ на слабые и бесполезные попытки Папаши Янга описать достоинства литературного агента и попросить дочь быть к нему снисходительнее. — Томас Райдер, конечно, хороший человек, но он абсолютно не интересует меня. Нас разделяет не меньше двадцати лет, и потом, ты же знаешь, у меня есть друг в университете. Преследования мистера Райдера утомляют, и я вовсе не хочу так усложнять свою жизнь. Я пыталась ему объяснить, что хочу завершить образование, что буду работать осенью в археологической экспедиции на севере Кении, но он предлагал мне уехать с ним на Амазонку или на острова Полинезии, и, папочка… мне показалось, что мистер Райдер несколько не в себе.

Да, мистер Райдер был несколько не в себе, и, поняв, сколь унизительно его дальнейшее пребывание здесь, он уехал в Мадрид, где у него был пустой белый дом с голубым бассейном. Но и там он не нашел покоя. В самом центре Испании, где даже зимой не бывает зимы, где щедрые солнечные ветры овевают белые города и лица гордых людей, умеющих смеяться, мистер Райдер не нашел себе покоя, и его лихорадку не отогрело высокое Мадридское солнце. Он бродил по огромному дому, завернутый в плед, и его глаза горели странным светом, и любому было ясно, что так могут гореть лишь глаза сумасшедшего, но мистер Райдер знал, что это свет сжигающей его любви.

Через пару месяцев Папаша выполнил свое обещание и повез младшую дочь в Европу. Конечно, Зеделла проводила каникулы со своими друзьями, путешествуя по вековым столицам, а Папаша Янг навещал своих старых друзей, но они часто встречались и держали друг друга в курсе дальнейших перемещений.

В Мадриде их разыскал писатель, приезжавший в Европу по делам. Конечно, их встреча не была случайной. Писатель, влюбленный в Испанию, предложил свои услуги в качестве гида и рассказывал много интересного о маврах, иудеях и христианах, создавших неповторимый облик этой страны, о временах Реконкисты и о династиях великих испанских королей, владевших половиной мира, о Гойе, Эль-Греко и Веласкесе, о кастильской кухне, о славных иберийских окороках, о красном вине в бутылках, покрытых вековой пылью, о висячих домах в Куэнке и о народном любимце — Его Величестве Хуане Карлосе, то сбегающем из дворца со своей женушкой покататься на лыжах, то разъезжающем на мотоцикле, переодевшись в рокерскую куртку, словно новый Гарун Аль-Рашид. Он рассказывал о вишенках на неповторимых усах Сальвадора Дали и о прогулках с муравьедом, о корриде и о фиесте, о солнечной стране и солнечных людях, сделавших свою жизнь самым великим произведением искусства. Зеделла, словно чувствуя подвох в этом повышенном внимании, была вежлива, но подчеркнуто холодна, а писатель не мог понять, что они все нашли в этой милой, но абсолютно обычной девчонке. Папаша Янг, напротив, после истории с Мишель стал относиться к писателю как к ближайшему и любимейшему родственнику, и когда тот наконец попросил навестить Томаса Райдера, совсем больного и жаждущего лишь увидеть Зеделлу, Папаша сразу же согласился и сам уговорил дочь.

На окраине Мадрида, на длинной улице Кардинала Херейры Ойры, где город внезапно обрывался, а дальше начиналась сухая желтая степь и вдалеке виднелись горы Гоадаррамы, находился дом несчастного литературного агента.

Писатель рассказал Папаше Янгу, что Томас каждый день садится у окна в плетенное из прутьев кресло, завернувшись в плед, и ждет; он уверен, что Зеделла когда-нибудь появится, и тогда все у него будет хорошо. Выглядит он при этом кошмарно, но и слышать не хочет о помощи психиатра или какого-либо иного доктора.

— Но это ужасно! — воскликнул Папаша.

Они все понимали, каким тяжелым окажется предстоящий визит. И когда переступали порог роскошного белого пустынного дома, из черной глубины которого повеяло холодом, словно там жило привидение, настроение у всех было подавленным. Но в следующие несколько минут произойдет одно из самых странных событий, они окажутся свидетелями необычного преображения, и мистер Райдер полностью излечится. Потому что, когда несчастный литературный агент увидит Зеделлу, милую студентку в шортиках по колено — они целыми толпами слоняются летом по центру Мадрида, без конца фотографируются и пьют кока-колу, — что-то случится с ним, что потушит сумасшедший огонь в его глазах. Он, словно мгновенно избавившись от наваждения, от безумия несуществующей любви, вдруг поймет, что нет чарующей копны волос, нет колдовского льющегося света, нет завораживающего запаха хищных лунных растений, а есть только это — милая студентка в шортиках из центра Мадрида.

— Почему они столько фотографируются? — пробубнит Томас Райдер. И если начинал эту фразу сумасшедший, то закончит ее уже выздоравливающий человек.