Одиссея Гомера - Гвен Купер Страница 58

Звонок от Лоренса привел меня в радостное замешательство, и я не преминула тут же позвонить Андреа, поделиться новостью. Но только после окончания сеанса, когда мы сидели в марокканском ресторанчике в Ист-виллидж и Лоренс спросил меня о моей семье, мне вдруг пришла в голову мысль: уже не свидание ли это? Но он не пытался ни поцеловать меня, ни подержать за руку, ни каким-либо иным образом выразить стремление к более близким отношениям, и я выбросила эту мысль из головы. Сделать это мне было легко, потому что в своем воображении я уже отвела Лоренсу место возможного друга, но никак не бойфренда, и я слишком дорожила этой возможной дружбой, чтобы позволить ей разрушиться по самой банальной причине: мы попробовали встречаться, но не сложилось.

Я была настолько уверена в том, что наши отношения не сложатся, что даже не задавалась вопросом: «А сложатся ли они?» Оба мы были не дети, и нам ли было не понимать, что такое разрыв? Идти на такой риск я не хотела, во всяком случае — с Лоренсом.

Наша дружба продолжалась уже три года — о дружбе надежнее и крепче, чем эта, я и мечтать не могла. По нескольку раз на дню мы говорили по телефону и виделись хотя бы раз в неделю. Кто знает, какая лихорадочная беготня эта нью-йоркская жизнь, тот сразу поймет, что это что-нибудь да значит. Даже с моей подругой Андреа и то мы общались реже, чем с Лоренсом. Неудивительно, что, когда в начале 2003-го я получила постоянную работу в отделе маркетинга издательского дома, выпускавшего такие журналы, как «Rolling Stone» и «US Weekly», первый мой звонок был Лоренсу.

Лоренс был первым человеком, который стал важен для меня без предварительной встречи с Гомером. В этом не было никакого особого умысла — лишь реалии нью-йоркской жизни. Саут-бич — маленький городок площадью всего в одну квадратную милю, где друзья могли запросто заскочить к тебе уже потому, что болтались где-то неподалеку и решили заодно вытащить и тебя. Манхэттен был местом необъятных размеров, которое неизбежно заставляло тебя стремиться к наибольшей эффективности и тщательному планированию. Это было место, где люди встречались только там и тогда, где и когда было заранее уговорено, и никто не забегал к тебе домой, чтобы вытащить погулять. Бывало, ко мне заходили знакомые — скоротать время или вместе посмотреть кино; как я понимала, делали они это потому, что им не хватало человеческого общения в маленьких квартирках, которые были еще меньше, чем моя. У Лоренса квартира была куда больше и удобней для жизни, чем моя студия, поэтому, когда мы собирались поболтать за бутылочкой вина и пиццей, лучшее место, чем его диван, мне трудно было бы придумать.

Не могу сказать, что познакомить Лоренса с Гомером было так уж важно для меня — в конце концов, я ведь замуж не собиралась. Да и встречались мы обычно уже в городе. Лоренс родился в Бруклине, вырос в Нью-Джерси, а сразу после окончания колледжа перебрался на Манхэттен. Он знал город как свои пять пальцев, и я даже не сомневалась, кого обложить флажками в качестве путеводителя по Нью-Йорку туристическому, куда сама я все собиралась, но так и не собралась. Мы побывали на острове Эллис (где я, между прочим, нашла документальное свидетельство о переселении моих прапрадедов в Америку), поднялись на Статую Свободы. Не миновали мы и Эмпайр Стэйт Билдинг, а также заглянули в кабачки на Уэст-виллидж, где столетия тому назад предавались возлияниям и, видимо, напивались до полусмерти некоторые из моих любимых писателей. В Музее современного искусства я еще раз подивилась тому, как Лоренс разбирается в современной живописи и скульптуре, так что на экскурсоводе я явно сэкономила. Вдобавок Лоренс еще оказался и театралом, и только благодаря ему я попала на все заслуживающие внимания события театральной жизни, от «Генри V» в «Линкольн-центре» до «Сок-паппет-шоугерлз». Для непосвященных: шоу, как можно догадаться, основано на сюжете известного фильма, но вам никогда не понять, что такое настоящее искусство вертепа, пока вы своими глазами не увидите танец кукол-стриптизерш вокруг шеста.

Здесь дотошный читатель наверняка задаст вопрос: вы тут нарисовали идиллическую картину отношений с кладезем всех мужских добродетелей, но давайте же поговорим о недостатках — не может быть, чтобы мужчина был, а недостатков не было!

Были. И мой печальный, но не менее почетный долг рассказать о них. По натуре Лоренс был «хомячком». За двадцать лет проживания в одной и той же трехкомнатной квартире он натаскал в нее всякого барахла выше крыши. Вся его квартира была забита подшивками газет, журналов, выпусками комиксов и солдатиками всех мастей. Мало того, у него сохранились программки всех спектаклей и билеты на все концерты, на которых он побывал, чуть ли не со средней школы, а также коробки спичек из всех ресторанов, где ему доводилось ужинать, лет, наверное, за двадцать. Я как-то прикинула коллекцию его спичечных коробков на вес — она потянула на семнадцать фунтов, если это о чем-то говорит. «Пожароопасное хобби!» — заметила я, а вскоре прозвала его Тэмплтоном в честь крысы, которая занималась накопительством в «Паутине Шарлотты».

Спешу добавить в оправдание Лоренса, что все это не валялось где попало, а было расставлено по полочкам в кладовке и разложено по ящичкам — Лоренс вовсе не относился к числу тех типов (вы, возможно, читали о них), которые всю свою жизнь изо дня в день только и делали, что потребляли, загромождая все жилое и нежилое пространство горами ненужного хлама. В квартире у Лоренса было чисто и аккуратно, и ничего из вышеупомянутого вы не могли увидеть, если он сам не хотел этого показать.

Сама искушенный читатель, я склонна мыслить метафорами: при виде всего этого я подумала, что в своей внутренней жизни Лоренс вряд ли поступится обжитым пространством ради кого-то другого.

В заслугу ему или в упрек, но следует признать, что он обладает неуемным темпераментом, — это не станут отрицать люди, знающие его куда лучше, чем я. Если Лоренс был зол, то своей злости он отдавался истово, как бык, что идет на красную тряпку, подчиняясь ярости без остатка, до глубин своего естества. Глядя на Лоренса, вы бы ни за что не подумали, что он на такое способен, и, как я понимаю, никого в своей жизни он и пальцем не тронул, но я своими глазами видела, что даже те, кто в два раза больше его по комплекции, отступали перед его напором хотя бы из соображений собственной безопасности. В таких случаях его голос, от которого я просто млела, становился грозным оружием, переходя в звериный рык, от которого звенело в ушах и подгибались коленки. Мало того, если Лоренс был очень уж зол, то он, не стесняясь, прибегал и к обидным словам. С той же безошибочной точностью, с каковой он подбирал свои вопросы для интервью — именно те, что не оставляли собеседника равнодушным, — с той же интуитивной, но только жестокостью он моментально находил слова, которые ранили больнее всего, и — бросал их в лицо.

Я лично предпочла бы второй раз столкнуться лицом к лицу с грабителем, нежели с разъяренным Лоренсом. Глубоко внутри меня сидит нелюбовь к «громким сценам», поэтому в тех редких случаях, когда до них доходило, я молча отступала, обдав Лоренса остужающим взглядом. Единственное, что я могла сказать в ответ, умышленно ровным голосом, который никак не мог сравниться с тем шумом, что производил он, это: «Сейчас ты не способен обсудить это рационально», — и с тем удалялась.