Большая нефть - Елена Толстая Страница 57

Харитонов был невысокого мнения об умственных способностях своего отпрыска, однако в наблюдательности ему отказать не мог. И потому к разговору с Койва приготовился заранее. Знал: если Койва действительно таков, как описывают, то не преминет явиться к органам правопорядка. Первым придет. Уважение покажет. Заодно и почву прощупает. В маленьких, отдаленных от центра городках редко бывает так, чтобы милиция оказалась бесстрашной и неподкупной.

Оба с интересом разглядывали друг друга при тусклом свете железной, выкрашенной в черное лампы. Наконец Харитонов нарушил молчание:

— Ну что, Койва, наслышан я о тебе. Молодец. И пацаны твои молодцы. Дело делаете хорошее. За порядком в Междуреченске следите. До драк не доводите. Безобразных избиений и шатаний в пьяном виде не допускаете. Словом, настоящие дружинники, народные мстители.

Койва, несомненно, вышел из тюрьмы совсем недавно. Харитонов видел это по нездоровому цвету его лица, угадывал в каждом движении, в повадке. И это у него была не первая ходка. Уверенный в себе, хитрый, злой человек. Очень хорошо, лучше не придумаешь.

Харитонов наклонился, выдвинул ящик. Койва не пошевелился, но напрягся. В таком ящике у начальства что угодно может быть: бутылка спирта, оружие, документы. И точно, Харитонов вынул револьвер. Аккуратно положил его на стол. Койва проводил револьвер жадным взглядом изголодавшегося. Но по-прежнему не двигался — ждал, что дальше будет.

А дальше на свет явилась пачка красных нарукавных повязок с надписью «ДНД». Харитонов выпрямился, посмотрел Койва прямо в глаза.

— Тут буровики решили организовать отряды добровольных дружинников, чтоб за порядком наблюдать. А я им знаешь что сказал? Что не надо, потому что уже есть.

И решительно придвинул пачку красных повязок в сторону собеседника. Тот покосился, но не притронулся к подношению. Ждал, что будет дальше.

А… ничего. Харитонов продолжал спокойно, уверенно:

— Руководству твоему я позвоню. Премию не обещаю, а грамота будет.

Койва некоторое время соображал, выискивал скрытый подвох. Ясное дело, когда Харитонов говорил о «руководстве», речь не шла об автобазе. О каком-то другом руководстве, о людях, которые будут отныне покровительствовать Койва, давать ему премии, писать на него положительные характеристики. Интересно. Ему обещают не просто власть над городком, а кое-что понадежнее.

Койва решил окончательно прояснить ситуацию:

— А кто у меня руководство-то?

— Руководство у тебя — комсомол, — многозначительно произнес Харитонов. — Тебе двадцати восьми нет еще? Значит, комсомол. Однозначно.

Койва закатил глаза. Большей глупости он уже давно не слышал. Но, как говорил один до крайности авторитетный человек, чем гнуснее ложь, тем охотнее в нее верят. Пусть будет комсомол.

— Ну, чем еще могу помочь молодым комсомольцам-дружинникам? — окончательно расслабился Харитонов.

— Оружие не дадите? — полуутвердительно спросил Койва.

— Не дам, — с сожалением покачал головой Харитонов. — Не положено.

— А вот зря, — назидательно, чуть свысока отозвался Койва. — Каждая шпана здесь ходит с обрезом. Буровики монтировки под пиджаками носят. Я считаю, что правда — она же должна быть с кулаками, — выдавил он фразу, увиденную когда-то в газете.

Харитонов нахмурился. Кажется, Койва начал наглеть. Права какие-то качает, гляди ты. Револьвер ему.

— Ну, у тебя и твоих пацанов с кулаками-то все в порядке, — резко обрубил он. — И помни: единственное твое начальство — это я. Другого нет.

— Ясно, гражданин начальник, — пропел Койва и смахнул пачку нарукавных повязок к себе в шапку.

* * *

Работы у дружинников — и настоящих, и мнимых — действительно было по горло. В городке катастрофически не хватало женщин. На каждую невесту приходилось до пяти женихов. Замужние женщины в счет не шли, но даже если сосчитать всех, вплоть до тети Кати, то все равно выходило неутешительное соотношение «одна к трем». С приездом нефтяников демографическая ситуация резко ухудшилась. Мужики дурели, глушили себя работой и водкой.

Тем не менее с наступлением более-менее теплой погоды возобновились танцы. На деревянной площадке отплясывали без устали и местные, и приезжие. Танцы устраивали в пятницу, субботу и воскресенье.

Вера все-таки вытащила Машу на танцульки.

— Ты ведь в городе привыкла к разным развлечениям, — убежденно говорила Вера. — Скажешь потом, что Междуреченск — дыра, даже повеселиться толком не умеют. А у нас тоже… И музыка самая современная.

Жил да был черный кот за углом… —

разливалось в темноте с пятачка, ярко освещенного тремя прожекторами.

Маша рассеянно улыбалась. Она думала о Векавищеве, который пробуждал в ней желание прижаться к надежной мужской груди и забыть о том, каким опасным, каким неуютным может быть мир… Думала и о Василии Болото, чья близость сердила и волновала ее. На кого она сердилась — на него или на саму себя?.. Музыка мешала ей сосредоточиться на мыслях, и Маша в конце концов выбросила все из головы.

Вера тоже была сегодня необыкновенно тихая. Пока Маша бродила в темноте и мечтала, сама не зная о чем, Вера присела на скамейку. Ей даже не хотелось танцевать, пожалуй. Хотелось побыть одной, послушать музыку. Странно все так складывается…

Но уединение ее было нарушено, и очень скоро. Вера с неудовольствием увидела рядом с собой четверых молодых людей из компании молодого Харитонова. С ними был еще пятый, его она тоже знала — работает на автобазе. Сейчас, говорят, сильно сдружился с тем пришлым, с Койва. Неприятный мужик, кстати, и уже не первой свежести.

Дохнув на Веру запахом подкисшего соленого огурца, «неприятный мужик» сказал:

— Верунь, потанцуем?

Вера прикинула — как бы ловчее отшить его. А он осклабился так развязно, что ей стало совсем мерзко на душе, и она ответила прямо:

— Не хочу. Староват ты для меня.

Мужик неприятно рассмеялся:

— Надо же!.. Морду воротит. А мне вот рассказывали, что ты более сговорчивая.

Он улыбался уверенно, нагло. Про таких, как она, подобные мужики говорят «объедок». Еще молодая, еще свежая, но уже «объедок».

«Нет, — яростно подумала Вера, — ничего подобного. Я — царевна. Так мне Маша говорила. Царевна. Я не порченная вам…»

— Что ты сказал, поганец? — прищурилась она.

Однако мужик нимало не смутился. Тем более что за его спиной приплясывали от холода дружки-приятели. Он схватил Веру за руку, потащил за собой.

— Да ладно тебе ерепениться, пошли танцевать. Строишь тут из себя Белоснежку…

— Пусти! — Вера попыталась ударить его, но он, посмеиваясь сквозь зубы, уже выволок ее на танцплощадку и начал выворачивать ей руки, вертя в танце.