Мистер Вертиго - Пол Остер Страница 56

Я не жалуюсь. За свои деньги я отлично повеселился и не намерен теперь делать вид, будто это не так. Мой клуб стал в Чикаго самым известным, а я на свой скромный лад приобрел не меньшую славу, чем все те знаменитости, которые любили зайти ко мне на вечерок. Меня держали за своего члены муниципалитета, судьи и бейсболисты, а что до девочек, танцовщиц и хористок, то парад плоти каждый вечер в одиннадцать, а потом в час открывал я, пробу с них снимал я, так что партнерш для постельных игр мне хватало. Когда «Мистер Вертиго» открылся, я еще крутил роман с Дикси, однако мои заходы налево быстро ей надоели, и примерно через полгода Дикси поменяла адрес. На смену ей появилась Салли, потом Джуэл, а потом десятки других: брюнетки с длинными ножками, шатенки с вечными сигаретками, блондинки с шикарными задницами. Один раз как-то у меня завелись сразу две подружки, две безработные актрисы по имени Кора и Билли. Обе нравились мне и нравились друг дружке, и втроем мы здорово исполняли старую песенку на новый лад с новыми вариациями. Время от времени от моих увлечений происходили неприятности сугубо медицинского характера (то вошки, то триппер), но выводили они меня из строя ненадолго. Жизнь эта была, вероятно, беспутной, однако я судьбой своей был доволен, и единственное, что мне было нужно, это чтобы все продолжалось как есть. Тем не менее в сентябре 1939 года, через три дня после вступления Гитлера в Польшу, в «Мистере Вертиго» появился Летучий Дин, и все пошло прахом.

Чтобы объяснить, почему это произошло, мне придется немного вернуться назад, в Сент-Луис, во времена своего полубездомного детства. Именно тогда я влюбился в бейсбол и, еще не выросши из пеленок, стал ярым болельщиком «Кардиналов», красненьких моих птичек. Я уже рассказывал, в какой пришел восторг, когда они выиграли матчи двадцать шестого года, но ведь это лишь эпизод, а я каждое утро начинал с газеты, с новостей о своих любимцах — ежедневно, с тех самых пор, как Эзоп научил меня читать и писать. С апреля и по октябрь я не пропускал ни одного отчета, знал, сколько мячей на счету у каждого игрока, от самого лучшего вроде Фрэнки Фриша или Перца Мартина до распоследнего лопуха, протиравшего штаны на скамье запасных. Это было в добрые старые времена с мастером Иегудой, было и потом, когда мастера не стало. Потом, после его смерти, я превратился в собственную тень, рыскал по всей стране в поисках дядюшки Склиза, но как бы тяжко мне ни пришлось, этой своей привязанности я не изменял. В тридцатом и тридцать первом они выиграли чемпионат и здорово поддержали мне дух, помогая преодолеть тяготы и невзгоды. Пока «Кардиналы» одерживали победы, не все было в этом мире плохо и рано было предаваться отчаянию.

В то время как раз на сцене и появился Дин. В тридцать втором «Кардиналы» съехали на седьмое место, но я не об этом. Дин тогда был новичок, самый сильный, самый горячий и самый шумный за всю историю высшей лиги, и от его гиканья, воплей и улюлюканья красивая клубная игра превратилась в деревенский цирк. Дин был нахальный, самодовольный, и все это ему прощалось, потому что другого такого питчера не было на земле. Реакция у него была феноменальной, и весь он был как машина, стремительная и мощная, и смотреть на него захватывало дух. К тому времени, когда я осел в Чикаго, Дин успел стать самой яркой звездой американского бейсбола. Его любили за талант и за дерзость, за чудовищный английский, за скандальность, за мальчишеское кривлянье, за «да пошли вы» со всеми продолжениями, и я тоже его полюбил и любил больше всех на свете. Моя жизнь тогда поднималась в гору, и вскоре, всякий раз, когда «Кардиналы» приезжали в Чикаго, я стал ходить на их матчи. В тридцать третьем Дин побил все рекорды, отправив бьющих в аут семнадцать раз за игру, и вообще вся команда стала опять высший класс. У них появилось несколько новых имен, и с такими парнями, как Джо Медвик, Лео Дюроше и Рип Коллинз, «Газовая компания» начала набирать обороты. Тридцать четвертый принес «Кардиналам» настоящую славу, и это был лучший бейсбольный сезон за всю мою жизнь. Младший брат Дина, Пол, выиграл девятнадцать игр, сам Дин тридцать, «Кардиналы» на десять очков обошли «Гигантов» и заняли первое место. С игр на первенство мира в тот год впервые велись радиорепортажи, и все семь игр я просидел дома возле приемника. В первой игре Дин наголову разбил «Тигров», но в четвертой, когда Фриш выставил его бегущим, этот лопух подставился, получил по башке и потерял сознание. На следующий день все заголовки писали: «На рентгене травмы черепа у Дина не обнаружено». На следующий день он снова вышел на поле, но сыграл неудачно, а два дня спустя, в финальной игре с Детройтом, в пух и прах разбил «Тигров» со счетом 11:0 и ржал, когда они пропускали его стремительные броски. Как только их ни называли газетчики: и «Ретивая свора», и «Скандалисты с берегов Миссисипи», и «Гремучие птички». Эти парни, стоявшие на страже интересов «Газовой компании», только подтверждали свою репутацию, и в финальной игре, когда в последних иннингах счет стал расти в пользу «Кардиналов», болельщики «Тигров» ответили Медвику на левом поле примерно десятиминутной бомбардировкой, забросав его фруктами и овощами. Игра не была сорвана только потому, что на поле вышел глава судейской коллегии судья Лэндис и удалил Медвика до конца матча.

Полгода спустя мы с Бинго и другими нашими смотрели из ложи первую игру, которой открывался в Чикаго новый сезон, когда Дин вышел против «Щенков». В первом же иннинге «Щенки», пропустив два броска, получили первую базу, их бегущий Фредди Линдстрем, прорвавшись через среднее поле, угодил Дину по ноге, и тот упал. Когда на поле выскочили санитары с носилками и понесли его к выходу, сердце мое секунду-другую потрепыхалось, однако ничего серьезного не произошло, и уже через пять дней Дин выступил в Питсбурге, где открыл личный счет в том сезоне, сделав пять отличных бросков. Он уверенно повел свою команду вперед и вверх, однако в том году судьба явно благоволила «Щенкам», и они, уверенно одержав двадцать побед подряд, к концу сезона обошли «Кардиналов» и вырвали у них вымпел. Не буду утверждать, будто я убивался по этому поводу. Весь город едва не свихнулся от радости, а что было хорошо для Чикаго, то хорошо было для моего бизнеса, а что было хорошо для бизнеса, хорошо было и для меня. Я потерял на ставках, но принял участие во всеобщих празднествах и к тому времени, когда пыль на поле осела, так укрепился на своих позициях, что в награду получил от Бинго личную базу, то есть химчистку.

Однако именно начиная с 1935 года все взлеты и падения Дина я стал переживать, словно свои. Не скажу, будто тогда только о нем и думал, однако после его падения в первом иннинге на открытии в Ригли — случившемся слишком скоро после травмы, полученной в тридцать третьем, — я все время чувствовал тучи, собиравшиеся над его головой. В тридцать шестом чувство это только усилилось, когда брат его сломал руку, и особенно летом, когда во время игры с «Гигантами» Берджесс Уайтхед послал мяч, угодивший Дину немного выше правого уха. Бросок был такой мощный, что мяч свечкой отлетел на левое поле. Дин снова потерял сознание, и, хотя пришел в себя в раздевалке минут семь или восемь спустя, врач заподозрил черепную травму. На самом деле это оказалось тяжелое сотрясение мозга, которое на две недели вывело его из строя, однако придись ударчик на дюйм пониже, и великий питчер никогда больше не выиграл бы двадцать четыре игры в сезон и перебрался бы совсем на другие лужайки.