Звездун - Эндрю Холмс Страница 55

Открываю холодильник и вытаскиваю его содержимое: коробку с тремя яйцами, пакет молока, жестянку пива «Ред страйп», пачку дешевого маргарина, кусок заветренного сыра, два больших помидора, пластиковую бутылку с кетчупом, луковицу и банку белковой пасты «Мармайт».

Все это, кроме кетчупа и пива, которое я открываю, идет в стиральную машину. Шарю по полкам стенного шкафа и нахожу коробку рисовых хлопьев для завтрака (высыпаются в стиралку), растворимый кофе (туда же), сухой кошачий корм (туда же), две банки консервированных бобов и сахар (все туда же). Под раковиной обнаруживаю непочатую бутылку с чистящим средством, которое выливаю в лоток для порошка. Найденный стиральный порошок рассыпаю по полу. Беру кетчуп и, прихлебывая пиво, иду в ванную.

Я тяжело дышу — от возбуждения. От ощущения свободы и силы. Какое же богатое у меня воображение! Я представляю, как Огрызок увидит мое лицо в телешоу «Счастливый понедельник» и, может быть, узнает. Как жаль, что ему никогда не докопаться до истины…

В ванной беру бутылку шампуня, мыло, пену для бритья, бритвенные лезвия, затем нахожу — вот здорово! — отбеливатель. Вернувшись на кухню, засовываю всю принесенную из ванной дребедень в барабан стиральной машины, а отбеливатель добавляю к чистящему средству в лоток для порошка.

Затем направляюсь в спальню, держа в руках отбеливатель, кетчуп и банку из-под пива. Постель Огрызка представляет собой матрас, накрытый простыней. Я осматриваюсь вокруг. И снова никакой мебели, ничего, указывающего на то, что здесь живет человеческое существо. У ублюдка даже нет платяного шкафа, его шмотки аккуратно сложены в углу: небольшая стопка спортивной одежды, на которой сверху лежит бейсболка.

Примерно половину стопки, включая бейсболку, запихиваю в машинку, добавляю еще отбеливателя и устанавливаю режим стирки с кипячением. Я хожу по комнатам, наступая на рассыпанный по полу порошок. Не важно — на мне туфли на два размера меньше, помните?

Возвращаюсь в спальню, чувствуя необычайный подъем, разбрасываю остальную одежду и выливаю на нее остатки отбеливателя. Затем мое внимание переключается на переносную магнитолу и кучку компакт-дисков в другом углу комнаты. Я открываю отделение для диска в магнитоле и выдавливаю туда кетчуп, поочередно открываю оба отсека для кассет и проделываю то же самое. Диски я сваливаю в ванну, вытряхиваю на них остатки кетчупа и включаю горячую воду. Допиваю пиво и бросаю банку в кашу из кетчупа и дисков. Ухожу из ванной, предварительно хорошенько заткнув сливное отверстие скомканной туалетной бумагой. Вода продолжает литься.

И снова на кухню. Стиральная машина работает. Прекрасно. Из нее доносится дребезжащий звук — наверное, консервные банки, — просто великолепно. Роюсь в ящиках, пока не нахожу кухонный нож, беру его и возвращаюсь в гостиную, где распарываю диванные подушки. Снова отхаркиваю зеленоватую мокроту прямо на стену и иду в спальню. Я уже принимаюсь за его постель, когда меня осеняет. Пора дать волю естественным позывам.

На этот раз я снимаю пальто, сверху аккуратно кладу револьвер, так, чтобы до него легко можно было дотянуться. Затем расстегиваю джинсы и, опираясь одной рукой на пол, приседаю над постелью Огрызка.

Мне хочется облегчиться, но дело идет не так легко, как я ожидал, может, потому, что я волнуюсь. Я закрываю глаза, пытаюсь расслабиться и тужусь.

И снова тужусь.

Наконец-то, с тем же ощущением облегчения, которое испытываешь при оргазме и чихании, я чувствую, как дерьмо выползает на белый свет, падает и уютно сворачивается калачиком на матрасе, напоминая спящего домашнего питомца.

Кстати о питомцах… Кто, по-вашему, прокрадывается в комнату и смотрит, как я испражняюсь на постель? Помните коробку с кошачьим кормом? Честно говоря, я и не думал, что здесь есть настоящая кошка, но вот она, смотрит на меня подозрительно. Наверное, радуется, узнав — наконец-то! — что можно гадить на кровать. Я зову ее: «Киса, киса», и заканчиваю испражняться раньше, чем с ужасом понимаю, что рядом нет туалетной бумаги, а меньше всего мне хочется подтираться простынями Огрызка. Может, они заразные.

Кошка поспешно ретируется, когда я, с наполовину натянутыми джинсами, шаркаю в ванную за туалетной бумагой. Бумага, по счастью, есть, но вы когда-нибудь пробовали вытирать задницу рукой в перчатке для мытья посуды? Лично мне это не слишком удается — я чувствую прикосновение резины к телу и понимаю, что проткнул бумагу пальцем. Все же я заканчиваю начатое и смываю дерьмо с перчатки под струей горячей воды, льющейся в ванну. Вначале я собираюсь поднять запачканную бумагу и бросить ее в кашу из компакт-дисков и кетчупа, которая уже почти переливается через край, однако потом на ум приходит нечто лучшее (сегодня творческая энергия просто переполняет меня!): иду в спальню и бросаю использованную бумагу на маленькую смердящую кучку. Вот тебе завершающее оскорбление, думаю я, твое постельное белье настолько грязное, что я даже побрезговал вытереть им задницу.

Нет, еще не завершающее. Потому что на меня снисходит вдохновение. Я вижу себя, двойника Феликса Картера, в программе «Счастливый понедельник». Как бы невзначай я произношу фразу, которой нет в сценарии, ведущий озадачен и бормочет: «Э-э….ладно, не буду спрашивать, что это значит». И переходит к другой теме. А Огрызок, вскочив со своего изрезанного дивана, вдруг неожиданно, до боли отчетливо понимает, кто сотворил такое с его квартирой. И почему.

Ведь я, улыбаясь, бросаю: «Ну что, как кошка?»

Тянусь за подушкой и стаскиваю с нее наволочку. Затем, вооружившись наволочкой и кухонным ножом, отправляюсь на поиски животного.

— Киса, киса, — зову я. — Иди сюда, киса! Иди к папочке!

Зверек прячется за шикарным телевизором и видеомагнитофоном. Я их не тронул, думаю, понятно почему. Кошка смотрит на меня из-за видика.

— Ах ты, маленькая волосатая тварь, — говорю я ей с улыбкой. — Ну, иди же сюда.

Становлюсь на коленки перед телевизором, раскрытая наволочка в одной руке, нож — в другой. Хочу, чтобы кошка испугалась и выскочила из-за телевизора прямо в наволочку, и тогда я смогу заколоть ее без особых хлопот. Широко раскинув руки, будто пытаясь обнять телевизор, я размахиваю ножом и трясу наволочкой, словно там внутри лакомое угощение.

Ничего не выходит. Кошка просто отодвигается от лезвия и не желает лезть в наволочку, а я не могу одновременно прикрывать обе стороны.

Ползу с одной стороны, забыв на мгновение про наволочку, и наугад тыкаю ножом. Кошка как ошпаренная выскакивает из-за телевизора и стремглав бежит через дверь в коридор. Я ее преследую. Мы проносимся мимо зеленоватой мокроты на стене, мочи и тошнотворной смеси в ванной и влетаем в кухню. Я вижу, что кошка сжалась и приготовилась к прыжку, вижу, что она собирается выскочить в окно, которое приоткрыто, возможно, как раз для того, чтобы она могла приходить и уходить, когда ей заблагорассудится.

Кошка обречена из-за того, что не успевает прыгнуть. Если бы ей удалось совершить прыжок, не останавливаясь, кто знает? Возможно, она бы благополучно удрала через окно, а я бы признал поражение, мысленно поаплодировав ей как достойному сопернику.