Дэниэл молчит - Марти Леймбах Страница 55

Нечестно требовать от человека, чтобы он не пытался помочь своему ребенку. Для родителя ничего не делать — значит постоянно бороться со всепоглощающим желанием вступить в бой с опасностью, которая грозит ребенку, защитить его, вынести из огня, убить его дракона. Даже в самом безнадежном случае ждать сложа руки неизмеримо тяжелее, чем делать хоть что-нибудь, пусть и абсолютно бесполезное.

Мой ребенок жил себе безмятежно, не догадываясь о своем отличии от других, а я разрывалась на части, выискивая способы остановить аутизм. У игровой терапии, при всей ее действенности, тоже есть ограничения. С фактором времени не поспоришь. Дэниэл очень быстро развивался, но и его сверстники не стояли на месте. Он обязан бежать с ними наперегонки — или вовсе отказаться от гонки. Для меня это так же очевидно, как если бы кто-то сказал: «Твой сын спасется из горящего дома, только если выскочит прежде, чем рухнет крыша».

Дэниэл играл с телепузиками, машинками, паровозиками (а как же). В догонялки с Эмили играл. Он научился говорить и способен сказать мне, что любит, а чего не любит. Он слушал сказки, если изображать их в лицах, и рисовал, если пообещать шоколадку. Словом, прогресс налицо, я ни в коем случае не умаляла успехи Дэниэла. Но все же до спасения из горящего дома ему еще далеко.

У врачей странная манера общаться со мной. Раньше, к примеру, доктора спрашивали, что меня беспокоит, а теперь просто смотрели с жалостью.

— И что вас сюда привело? — поинтересовался один из них, называющий себя специалистом по неврологии.

Странная постановка вопроса, согласитесь. Что меня привело? Стечение обстоятельств? Судьба? Или это риторический вопрос? Роль матери аутиста явно предполагает наличие чувства юмора. Приходится еще и развлекать людей, которым платишь бешеные деньги.

Я пошла напролом:

— Ему трудно далеко ходить. Говорит, ножки болят.

Доктор перевел взгляд на Дэниэла — тот играл на полу со своими паровозиками. Если пробыть в кабинете достаточно долго, он оторвется от игры и скажет, потирая коленку: «Ношка болит. Моя ношка болит». Он жаловался мне по нескольку раз на дню.

— Он ведь у вас аутист, — ответил человек в белом халате. На шее — стетоскоп, на столе — компьютер, у стены — кушетка для осмотра. Исходя из всех этих медицинских атрибутов, я сделала вывод, что передо мной врач, — и ошиблась.

— Вы считаете, что из-за аутизма у него болят ноги? Или же он жалуется, потому что болен аутизмом?

Мой собеседник задумался.

— Собственно, и то и другое. Ноги у него, возможно, и не болят. Его что-то тревожит, но он не знает, что именно.

— Дэниэл способен отличить ноги от рук. И от головы тоже.

Доктор посмотрел на меня так, словно я сама готовый пациент психушки. В отличие от его супруги, улыбавшейся с семейных фотографий. На столе целая выставка снимков любимой жены доктора и любимых чад, сплошь девочек.

— Видите ли, — сообщил он, — я пользую детей из ясельной группы местной школы для аутистов. И знаю, что они говорят все что взбредет в голову. А могут и промолчать, когда действительно болит.

Если бы любое мое слово воспринимали как полную белиберду, я тоже предпочла бы помалкивать. Школа для аутистов, говорите? Знаю я ваши «школы», которые и школами-то называются только потому, что подопечным еще не исполнилось восемнадцати.

Минут десять спустя консультант школы для аутистов убеждал меня в том, что Дэниэл способен вкладывать в свои слова исключительно их буквальный смысл. То есть может называть вещи и действия, которые видит собственными глазами. Ничего сочинить он не в состоянии, солгать тоже не может, как и ориентироваться в абстрактных понятиях. Все это также проявления аутизма. Кроме того, доктор заверил меня, что мой сын не испытывает боли, как другие дети. Нормальные.

— Минутку. С вашего разрешения я повторю еще раз, доктор, потому что искренне верю в вашу способность соображать.

Доктор потемнел лицом. Он не впервые имел дело с чокнутой мамашей аутиста.

— Н-да? — раздраженно бросил он.

Глазами показав на Дэниэла, я произнесла очень, очень медленно:

— Он говорит, что у него болят ноги.

Но мы уже не интересны доктору. Демонстративно уткнувшись в карту следующего пациента, он плевать хотел на то, что говорит и чего не говорит мой сын.