Свое счастье - Ирина Грекова Страница 55

— А за ним сразу же Борис Михайлович. Может быть, это он писал?

— Оригинальная мысль.

— Мысль как всякая другая.

— Не помню, кто из писателей сказал: «Мысль материальна, она может убить».

— Никто из писателей этого не говорил. Это ты только что сам придумал и радуешься.

— Нет, братцы, не писал этого Нешатов. Не его стиль.

— Чей же?

— Черт знает чей. Смешанный.

— Анонимщик мог, чтобы запутать, скрыть свой стиль и подделаться под любой другой. Розыски автора по стилю не удаются даже в литературоведении.

— А знаете что? Мне сейчас пришло в голову: может быть, писал кто-то из нас, здесь присутствующих? То-то радуется слушая!

— Тоже возможно. Никакой вариант нельзя априори отбрасывать.

— Какая-то пародия на детектив. Товарищи, вношу предложение: больше не догадываться «кто», пока не будем располагать хоть какими-то фактами.

— До чего же мудра! Шекспировская Порция: «Фунт мяса, но без пролития крови». Знать, но не догадываться! Откуда же тогда возьмутся факты? Свалятся с неба?

— Выйдут наружу сами.

— Товарищи, вопрос ясен как день. Кто мог это писать, кроме Нешатова? Все мы знаем друг друга как облупленных, давно работаем вместе. Ничего подобного никогда не было. А Нешатов — человек новый, чужой. К тому же психически неуравновешенный.

— Это непорядочно.

— Черт вас всех разрази! Или раздери. Я за него ручаюсь, как сама за себя: это не он.

— Какие у тебя основания?

— Просто я его знаю лучше, чем вы все. Я ему верю.

— Обмануть женщину нетрудно.

— Меня? Попробуй!

— Во всяком случае, Фабрицкий подозревает Нешатова.

— Откуда это известно? Он тебе сказал?

— Намекнул.

— Послушайте, у меня идея. Это писал Шевчук!

— Зачем?

— Эксперимент. Проверяет модель поведения личности в стрессовой ситуации.

— Похоже. Он работает во всех жанрах. Почему бы ему не испытать себя еще и в этом?

— Не верю. У него честные глаза.

— Масленые.

— Честные масленые глаза.

— Нет, я знаю, кто писал. Дуракон.

— Идите к черту. Это я писала. Съели? Я умею обращаться с машиной «Наири», а Нешатов — нет.

— Тоже нашла аргумент! Нешатов — инженер, разберется в любой ЭВМ.

— Он, кажется, упоминал о том, что имел дело с «Наири».

— Вот видишь! Сам себе противоречишь! Если бы писал он, зачем ему было бы упоминать?

— А это было еще до собрания.

— Собрание, собрание! После этого собрания мы все рехнулись.

— За то, что автор — Нешатов, больше всего говорит позиция Анны Кирилловны. Что ей полагалось бы делать, когда подозревают ее любимого ученика? С пеной у рта бросаться на защиту. А она словно воды в рот набрала.

— У меня новая, свежая идея! Вдруг это писал Панфилов?

— Абсурд! Зачем ему жаловаться на самого себя?

— Для маскировки. Главный объект — Фабрицкий. Может быть, у Панфилова есть кандидатура на это место. Какой-нибудь зять. Фабрицкий ему надоел: выделяется, вылезает вперед. Без его разрешения водит в отдел журналистов, а те чирикают в газетах славу Фабрицкому.

— Брось! Панфилов не умеет печатать на ЭВМ.

— Значит, кто-то ему помогал.

— Кто?

— Товарищи, опомнитесь! Еще немного, и мы будем уже не научные работники, а горе-следователи. Эти разговоры надо запретить.

— Бесполезно. Все равно они будут, пока не найдется автор.

— Тише, ребята. Вот идет Игорь Константинович. Он у нас самый авторитетный. Спросим его.

— Игорь Константинович, как вы думаете, кто писал анонимки?

— А я об этом и не думаю вовсе. И вам не советую.

— Почему?

— По определению. Аноним — это автор письма или сочинения, пожелавший скрыть свое имя. Значит, у него были на это причины. Пойдем навстречу его пожеланиям, как говорится, уважим просьбу. В самом процессе поисков есть что-то глубоко непристойное. Если не ошибаюсь, в наполеоновском кодексе был пункт, гласивший: «Поиски отцовства запрещены». Так же я бы запретил поиски авторства анонимных произведений.

— И вам совсем неинтересно, кто это?

— Совсем.

— Ну, ладно, отбросим «кто». Поставим другой запретный вопрос: зачем он это писал?

— Писал, чтобы взбаламутить, внести разлад. Заставить нас подозревать друг друга. Нарушить целостность коллектива, образовать «язву выдувания». Кто бы он ни был — нас много, а он один. Ответим ему полным пренебрежением. Ему надоест, и он перестанет.

— А зачем ему понадобилось вносить разлад? Какой ему прок?

— Вообще причины человеческих поступков разнообразны и далеко не всегда очевидны. В них отнюдь не на первом месте стоит непосредственная заинтересованность, так называемая корысть. И далеко не на последнем — потребность самоутверждения. Вот, мол, какой я: захочу — напишу, потрачу полчаса времени и четыре копейки на марку, и целый коллектив будет плясать под мою дудку, будет выведен из нормального рабочего ритма. В его представлении мы марионетки, а он кукловод, дергающий за нитки…

— Вы говорите «он», как будто совершенно ясно, что «он» — это не вы. Вам хорошо, вас подозревать никто не станет. А любого из нас могут подозревать.

— Охотно включусь в вашу компанию. Подозревайте меня сколько хотите.

— Товарищи, внимание! Помолчите. Только что получил в свои руки важный документ, письмо в партком, составленное по вашему поручению. Разрешите зачитать?

— Валяй, зачитывай!

— Прошу прощения, зачитать можно книгу, а не бумагу. Зачитать — значит взять у кого-то книгу и не вернуть.

— Неважно, это тонкости. Пусть зачитывает.

— «В партком НИИКАТ. Двадцать седьмого июня сего года состоялось специальное собрание третьего отдела под председательством проф. М. П. Кротова. Обсуждался поток анонимных писем, направлявшихся в течение последних месяцев в различные высокие инстанции и содержащих клевету на зав. отделом проф. А. М. Фабрицкого и ряд других сотрудников. Содержание анонимок и объяснительные записки А. М. Фабрицкого хорошо известны парткому, и нет надобности их пересказывать.

Обращаясь в партком с настоящим письмом, коллектив отдела хочет подчеркнуть лживость и злонамеренность всех обвинений, содержащихся в анонимках. Зав. отделом А. М. Фабрицкий все время вынужден отвлекаться от своих прямых обязанностей и писать объяснения по поводу абсурдных обвинений. Такое положение нельзя считать нормальным.