Райские новости - Дэвид Лодж Страница 54

На дне одного из ящиков я нашел незаклеенный, без всяких пометок конверт и, подумав, что в нем мо­жет оказаться еще один забытый сертификат акций или другое подобное сокровище, заглянул внутрь. Однако там лежала всего лишь старая фотография, по­желтевший снимок, который когда-то был разорван почти пополам, а потом склеен скотчем. На нем были запечатлены трое детей — девочка лет семи и два маль­чика постарше, лет тринадцати и пятнадцати. Девочка и младший мальчик сидели на поваленном дереве по среди поля и, прищурившись, смотрели в объектив, а старший мальчик стоял позади них в ленивой позе — засунув руки в карманы — и с нахальной ухмылкой. Одеты они были просто и старомодно, все в грубых ботинках на шнурках, хотя, похоже, снимок делали ле­том. Я сразу же узнал в младшем мальчике папу. У де­вочки была копна кудряшек и застенчивая улыбка Ур­сулы, а старший мальчик, вероятно, их брат — возможно Шон: мне показалось, что я узнал беспечную позу утонувшего героя с фотографии на папином буфете.

Я взял снимок с собой в больницу, думая, что он мо­жет вызвать какие-нибудь интересные воспоминания из детства Урсулы. Она глянула на фотографию и как- то странно на меня посмотрела: «Где ты ее взял?» Я ска­зал. «Она когда-то порвалась, и я пыталась ее склеить. Не стоит ее хранить. — Урсула вернула мне снимок. — Выброси». Я сказал, что, если ей фотография не нужна, я оставлю ее себе. Она подтвердила мои догадки на­счет детей на снимке, но, похоже, не стремилась продолжать этот разговор. «Он был сделан в Ирландии, — пояснила она, — когда мы жили в Корке, перед тем как перебраться в Англию. Очень давно. Ты ходил вчера вечером в «Моану»?»

Я рассказал Урсуле все про «Моану» — все, за исклю­чением того, что меня сопровождала Иоланда.

Я окончательно собрался с духом и позвонил ей в пять часов вечера. Ответила Рокси. Я слышал, как она зовет свою мать, которая, видимо, была на улице: «Мам! Это тебя, кажется, тот мужчина, что был у нас позавчера». Потом к телефону подошла Иоланда, ответившая до­вольно холодно и сдержанно, что вполне понятно, учитывая мой внезапный уход в воскресенье вечером. Тараторя и задыхаясь от неловкости и смущения, я кратко изложил волнующие события дня и рассказал о желании Урсулы, чтобы я отпраздновал ниспослан­ную ей радость вместо нее («по уполномочию», как выразился я) с коктейлями в «Моане». И спросил у Иоланды, знает ли она этот отель.

«Конечно знаю, все его знают. Мне говорили, что его изумительно отреставрировали».

«Значит, вы пойдете?»

«Когда?»

«Сегодня вечером».

«Сегодня вечером? Вы хотите сказать, прямо сей­час?»

«Это должно быть сегодня вечером, — сказал я. — Я обещал тете».

«Я вожусь во дворе, — объяснила она, — обрезаю за­росли. Вся грязная и потная как не знаю кто».

«Прошу вас, соглашайтесь».

«Ну, не знаю...», — нерешительно проговорила она.

«Я буду там через полчаса, — сообщил я. — Надеюсь, вы ко мне присоединитесь».

Не знаю, откуда я взял этот небрежный, почти ухарский тон, совсем мне не свойственный; но он сра­ботал. Сорок минут спустя я в чистой белой рубашке сидел в плетеном кресле за столиком на двоих на ве­ранде, идущей вокруг баньянового дворика «Моаны», и видел, как из задних дверей отеля вышла и огляде­лась, защищая ладонью глаза от вечернего солнца, Иоланда. Я помахал, и она зашагала ко мне летящей спортивной походкой. Ее черные волосы, еще влаж­ные после душа, подпрыгивали над плечами. На ней было хлопчатобумажное платье с пышной юбкой, ко­торое выглядело модным и удобным. Когда я поднял­ся из-за стола и пожал ей руку, она насмешливо по­смотрела на меня.

«Удивлены, что я пришла?»

«Нет, — ответил я. Потом, подумав, что это прозвуча­ло весьма самодовольно, поправился: — Да, — и наконец произнес: — В общем, давайте остановимся на том, что я чувствую облегчение. Большое спасибо, что пришли».

Она села.

«Вы должны подумать, что моя светская жизнь весь­ма бедна, раз я все бросаю и мчусь выпить по первому зову».

«Нет, я...»

«И будете абсолютно правы. Кроме того, я не могла отказаться от свидания с человеком, который знает, как употребить такое слово, как «уполномочие».

Я засмеялся, ощутив при слове «свидание» легкий холодок опасности, но не неудовольствия.

Подошел официант. Я спросил, какие есть коктей­ли с шампанским, и, когда он ответил, предложил Иоланде выпить просто шампанского, с чем она охотно согласилась. Я заказал бутылку «Боллинжера» — только это название я уловил в перечне, который протрещал официант.

«Вы хоть представляете, сколько это может стоить в таком месте?» — спросила Иоланда, когда официант отбыл.

«У меня приказ вести себя сегодня вечером экстра­вагантно».

«Ну что ж, — произнесла она, оглядываясь вокруг, — обстановка здесь элегантная».

И в самом деле, «Моана» совсем не похож ни на од­но из зданий, что я видел в Вайкики, — не кич, не лу­бочный викторианский торговый квартальчик, вос­произведенный в масштабе три четверти, как тот, на который я наткнулся позавчера («Бургер-кинг», разме­стившийся за подъемными окнами, псевдоанглийский паб под названием «Роза и корона»), — но нечто под­линное, изящная деревянная постройка, по-настояще­му величественная и оригинальная, прекрасно отрес­таврированная, с полированными полами из дерева твердых пород и текстилем Уильяма Морриса [79]. Бледно-серый фасад с ионическими колоннами и веран­дой с арками впечатляет. На заднем дворике, который выходит на пляж, возвышается огромный древний ба­ньян, привязанный к земле своими занятными воздуш­ными корнями. В тени баньяна струнное три играло Гайдна, — Гайдн и Вайкики! — а по небу в абрикосовой дымке скользило к океану солнце. Не помню, когда я чувствовал себя таким счастливым, таким беззабот­ным, когда еще жизнь казалась мне такой приятной. Я пил великолепное марочное шампанское, слушал классическую музыку, наблюдал солнечный закат над Тихим океаном и вел беседу с умной, приятной и при­влекательной внешне спутницей. «Как приятно деньги иметь, хей-хо, как приятно деньги иметь!» — нараспев прочитал я.

«Это песня?»

«Это из стихотворения Артура Хью Клафа [80]. Одного из тех викторианских честных скептиков, с которыми я ощущаю некое родство».

«Честные скептики, — повторила Иоланда. — Это мне нравится».

«Утех, кто честно сомневается, веры больше, скажу я вам, чем у тех, кто верит наполовину». Теннисон. «In Memoriam». — С чего я выставлялся в такой смешной ма­нере? Мне пришло на ум, что я, должно быть, немного пьян. Иоланда, казалось, была не против и как будто да­же не обращала внимания. Возможно, тоже была не­много навеселе. Она и сама пришла к такому заключеию, когда опрокинула наполовину полный бокал шам­панского.