Собиратель миров - Илья Троянов Страница 54

* * *

В месяц раби аль-акхир года 1273

Да явит нам Бог свою милость и покровительство

Омар: О, этот избалованный подкидыш. Мекканское зазнайство переполняло его сердце. Как он распушил перья, как чванливо объявил, мол, у него, у Мохаммеда аль-Басьюни, есть неопровержимые доказательства, что шейх Абдулла — обманщик. Хуже — неверный. Мы были ошеломлены. Что за доказательства, спросили мы. Он показал нам какой-то прибор, металлический, который стащил из сундука шейха. Этим прибором измеряют расстояния. Для чего он может быть нужен дервишу? Мы молчали, раздумывая. Я надеюсь, что все размышляли так основательно, как я. И мне стало ясно, как беспочвенны, как презренны обвинения недоросля. Шейх Абдулла был человеком, который вселял уважение и получал уважение. Мы были знакомы всего несколько дней, мы все признали его доброту.

Губернатор: Ты назвал бы его щедрым человеком?

Омар: О, да, разумеется.

Губернатор: Вам принесла выгоду его щедрость?

Омар: Весь мир выигрывает, когда человек щедр.

Губернатор: Весь мир нас в данном случае не интересует, но только Омар-эфенди и его связь с шейхом Абдуллой. Итак, сколько он вам подарил?

Омар: Подарил? Нет, это была всего лишь ссуда, которую мой отец сполна выплатил ему в Медине. Неужели вы думаете, это могло быть основой нашего уважения. Он был ученый человек, и это сделало его для нас бесценным. Не знаю, был ли он алим, но он во многом разбирался. Незадолго до это случая он показал мне свое письмо к каирскому учителю, чтобы я проверил ошибки, это было научное письмо, где он просил совета по трудному вопросу веры, какой может возникнуть только у человека, достигшего глубокой веры. Я учился в Аль-Азаре, но многое там было даже мне не известно.

Кади: Семестр в Аль-Азаре еще не делает алима.

Омар: Моих знаний, моих тогдашних знаний, вполне хватало, чтобы без сомнения утверждать, что шейх Абдулла был не только настоящим верующим, но и ученым и почтенным мусульманином. Чего нельзя было сказать про этого Мохаммеда. Спросите шейха Хамида аль-Саммана, с которым вы обязательно должны поговорить, один из уважаемых мединцев. Спросите его, его возмущению не было предела.

Хамид: Мохаммед? Молодой Мохаммед, да, как мог я его забыть. По природе своей человек злобный. Хотя так молод. Всегда искал дурное в человеке. Как верблюд, который критикует дромадера за его горб. Все мы знали, что шейх Абдулла много путешествовал — он был человеком основательных знаний. Почему у него не могло оказаться прибора, нам незнакомого? Это было смехотворное обвинение, я ни на миг не поверил. Свет ислама сияет в этом человеке, сказал я. И это очевидно каждому, кому открыт этот свет. К сожалению, этого не хватило, чтобы закрыть рот юному Мохаммеду — он был кусачий, как койот. У него достало нахальство заявить мне в лицо, мол, кто не соблюдает молитв, тот не в состоянии узнать свет веры. Это было чересчур, я готов был поднять на него руку, если бы другие не остановили меня.

* * *

Ждать, как в вечности мук. Отъезд был объявлен на раннее утро — к полудню солнце выкололо все раскрытые глаза. Берег покрывали ящики, которые сюда принесли, приволокли, притащили и нагрузили проклятиями, и теперь они стояли как оборонительные цепочки, позади которых отсиживались путешественники, готовые до хрипоты сопротивляться взысканию платежей. О чем прекрасно знали суэцкие лавочники, потому они наступали толпой, целеустремленно пробивая себе дорогу, в сопровождении грозно вооруженных слуг и рабов. Лавочники останавливались перед теми, кто до сих пор не оплатил товары, уже запакованные и перевязанные, а тем временем в пылу их ссор воры подкарауливали возможность чего-нибудь стащить.

Шейх Абдулла стоял за горой ящиков, мешков и бурдюков с водой. Слуга Салиха Шаккара, чья помощь именно в это время была бы весьма пригодна, ушел на базар по личным надобностям, и Салих обидчиво бормотал, как же не мудро быть добрым и щедрым. Они коротали время, разглядывая корабль, который должен был взять их на борт и перевезти в Ямбу. Водоизмещением тонн пятьдесят, оценил шейх Абдулла, грот-мачта значительно больше бизани. Вдруг, без единого намека на скорое отплытие, всё разом зашевелилось. Все ринулись к воде. Саад крепко схватил нос одной лодки, и боцман не посмел возразить, словно этот могучий черный человек крепко держал его самого за шиворот. Но все-таки они достигли корабля не первыми. Там была маленькая кормовая часть верхней палубы, рядом с единственной кабиной, уже занятой дюжиной женщин и детей. Протиснувшись сквозь толчею в корпусе судна, они вскарабкались на корму. Слуги подали им сундуки и остались внизу. Наверху как раз хватило места для господ. В течение следующих часов на борту появилось пассажиров больше, чем обещал капитан, больше, чем могло вместить его судно.

Стоило шейху Абдулле высказать мысль, что больше никто уже здесь не поместится, как на борту объявилась группа магрибцев, крупных мужчин с тяжелыми кулаками, подозрительными взглядами и рычащими голосами, все как один вооружены. У них не было ни обуви, ни головных уборов. Они потребовали места в корпусе, среди уже расположившихся там турок и сирийцев. Вскоре каждый махал руками, бил, царапался, кусался и пинал ногами других. Корпус превратился в котел, где клокотала ярость.

Хозяин судна провозгласил, что понимает рискованность ситуации для путешествующих, и если кто-нибудь решит покинуть судно, он обещает возместить полную стоимость. Это предложение не нашло ни у кого отклика. Следующий корабль будет так же полон, и следующий за ним — тоже. Когда вскоре были вздернуты паруса, все вскочили, будто подчиняясь некой заранее согласованной хореографии. Они читали вслух первую суру, аль-Фатиху, устремив руки в небо, словно желая ухватить падающее с небес на корабль благословение. Сказав «аминь», они отерли благословением лица. Какой-то старик возвысил голос для новой молитвы. Подчини нам каждое море, что принадлежит тебе на земле и на небе, в мире чувств и в мире невидимом, море этой жизни и море жизни грядущей. Подчини нам это все, Ты, в чьих руках — власть надо всем.

Капитан вел корабль, как понял шейх Абдулла вскоре после их отплытия, в одиночку, не выпуская прибрежной линии из вида. Длительное ощупывание. Столетия тому назад они двигались бы быстрее, подумал шейх Абдулла, капитан владел бы необходимыми инструментами, знаниями глубин, и мог был день и ночь давать распоряжения штурману. Синайское побережье представляло собой массивную стену, примечательно однообразную, которую в последующие дни увенчала зубчатая вершина Джебель-Сирбаля и округлый силуэт Джебель-Мусы, горы Синай. Они встали на якорь, прежде чем солнце зашло за Африкой. На ужин они разделили между собой свиток «кобыльей кожи» — высушенной абрикосовой пасты, жевать которую было все-таки проще, чем сухие бисквиты, столь твердые, будто их откололи от прибрежных скал.

Они как раз обговаривали, кто будет ночью караулить, как снизу послышалось какое-то волнение. Помогите ему забраться наверх, крикнул кто-то. Кому? Старику! Какому? Вот, вот он. А зачем он нам здесь? Это касс, рассказчик. Свесившись вниз, Саад подхватил под мышки хилого старца и втянул его наверх, словно тот был легким, как папирус. Тот уселся на один из ящиков и указал вниз. Мой помощник. Поднимите его тоже. Саад уже протянул руки за спутником рассказчика. А какая вам нужна помощь? — недоверчиво спросил Салих. Что, мне самому собирать, что ли, деньги, возмущенно поставил его на место старик. Он собирает деньги? Так пусть собирает внизу, выкрикнул Салих. При таком количестве паломников он наберет тебе обильное вознаграждение. И Саад отпустил помощника. Когда старик заговорил, то все, видевшие его, были изумлены его крепким голосом. Пока он читал короткую молитву, молчание чернильным пятном расползлось от кормы по всему судну.