Таинственный пасьянс - Юстейн Гордер Страница 54

— Я связался с агентом, который зарабатывает на своего рода сводничестве, когда речь идёт о моделях. Он уверил меня, что никогда не работал в Афинах с моделью по имени Анита Тёро. Он в этом не сомневался и заявил, что знает здесь всех моделей, во всяком случае всех иностранок.

Наверное, я был похож на закат солнца в сентябре. К тому же вечером начался дождь, и я почувствовал, как глаза мне обожгли слёзы. Поэтому папашка спешно добавил:

— Тогда я достал фотографию из того модного журнала, и грек мигом изменился. Он сказал, что теперь её зовут Суль Странд и это, конечно, её псевдоним. Под конец грек добавил, что вот уже несколько лет мама — самая знаменитая модель в Афинах.

— И что дальше? — спросил я, глядя ему в глаза.

Он развёл руками:

— Я должен позвонить ему завтра после ланча.

— И это всё?

— Да! Подождём — увидим, Ханс Томас. Давай проведём вечер в ресторане на крыше, а завтра утром поедем в Пирей. Там тоже есть телефон.

Его слова о ресторане на крыше насторожили меня. Я набрался мужества и сказал:

— Есть ещё кое-что.

Папашка вопросительно посмотрел на меня, но, очевидно, он уже понял, что я имею в виду.

— Ты должен кое о чём подумать. И мы договорились, что ты не станешь затягивать с решением.

Он хотел рассмеяться залихватским смехом, но это у него не получилось.

— Ага, понимаю! Как я уже сказал, я об этом думаю. Но именно сегодня мне надо обдумать и многое другое.

И тут мне пришла в голову хитрая мысль. Я бросился к его чемодану и нашёл между носками и футболками пол-литра водки. Через мгновение я с бутылкой был уже в ванной. И вылил эту мерзость в унитаз.

Когда папашка вошёл в ванную и увидел, что я сделал, он застыл, не отрывая глаз от унитаза. Может быть, он размышлял, не стоит ли ему броситься на колени и схлебнуть остатки, пока я не спустил воду. Но так низко он всё-таки ещё не пал. Он обернулся ко мне, так и не решив, следует ли ему зарычать, как тигр, или завилять хвостом, как щенок.

— О’кей, Ханс Томас! — сказал он наконец. — Твоя взяла!

Мы вернулись в комнату и сели у панорамного окна. Я смотрел на папашку, а он — на Акрополь.

— Сверкающий напиток парализовал чувства джокера, — сказал я.

Папашка с изумлением поднял на меня глаза.

— О чём это ты, Ханс Томас? О вчерашнем мартини?

— Нет! Я только подумал, что настоящий джокер не пьёт крепких напитков. Потому что без них его голова работает лучше.

— По-моему, ты немного рехнулся, — сказал он. — Но, наверное, это у тебя наследственное.

Я понимал, что задел его больное место, потому что всё тщеславие папашки довольствовалось тем, чтобы быть джокером.

Догадавшись, что он всё-таки думает о вылитой в унитаз водке, я сказал:

— А теперь мы с тобой поднимемся в ресторан на крыше. Там мы посмотрим в меню, какие у них есть лимонады и прохладительные напитки. Можешь выпить колы, севен-ап, апельсинового, томатного или грушевого сока. А может, смешать всё это вместе? Положить в стакан кусочки льда и перемешать всё это длинной ложечкой…

— Спасибо, достаточно, — остановил он меня.

— Но ведь мы договорились? — напомнил я ему.

— Yes, sir. А старый моряк всегда держит своё слово.

— Отлично! За что я расскажу тебе удивительную сказку.

Мы поднялись на крышу и сели за тот же столик, за которым сидели накануне. Вскоре к нам подошёл уже знакомый официант.

Я спросил по-английски, какие у них есть лимонады и другие прохладительные напитки. Кончилось тем, что мы попросили принести нам два бокала и четыре разные бутылки. Этот тип покачал головой и проворчал, что один день отец и сын пьют вино, а на другой — хотят напиться одной содовой. Папашка парировал, что в таком случае всё уравновешивается и что во всём есть справедливость.

Официант ушёл.

— Просто невероятно, Ханс Томас. Мы сидим с тобой в большом многомиллионном городе и должны в этом муравейнике найти одного определённого муравья.

— В виде исключения, самоё королеву — вставил я.

Моя реплика показалась мне очень удачной. Папашке тоже. Он широко улыбнулся.

— И этот муравейник так здорово организован, что в нём возможно даже найти муравья номер три миллиона двести тридцать восемь тысяч девятьсот пять.

Он о чём-то задумался, а потом сказал:

— Собственно, Афины — это лишь маленький придаток к большому муравейнику, насчитывающему более пяти миллиардов муравьёв. Однако всегда можно установить связь с определённым муравьём из этих пяти миллиардов. Достаточно найти телефон и набрать нужный номер. Потому что на этой планете имеется много миллиардов телефонов. Они есть и высоко в Альпах, и в глубине африканских джунглей, на Аляске и в Тибете, и на каждый можно позвонить, сидя дома у себя в гостиной.

И тут что-то заставило меня даже подпрыгнуть на стуле.

— Телефон! Пекарь кричит в волшебную трубку, и его голос слышен за много сотен миль, — взволнованно прошептал я.

Неожиданно я понял смысл этой фразы в игре Джокера.

Папашка вздохнул.

— Что ещё? — грустно спросил он.

Я не знал, что ответить, но понимал, что нужно ответить хоть что-нибудь.

— Когда ты назвал Альпы, я подумал о пекаре, ну о том, из маленького альпийского селения, который угостил меня коврижками и лимонадом. Я заметил, что у него тоже был телефон. И благодаря этому телефону он может связываться с людьми, находящимися в любой точке земного шара. Достаточно позвонить в справочную и ему скажут номер телефона любого человека на Земле.

Мой ответ не совсем удовлетворил папашку, потому что он замолчал и долго смотрел на Акрополь.

— Значит, дело не в том, что ты не любишь философствовать? — спросил он наконец.

Я покачал головой. Просто меня так переполняло то, о чём я прочитал в книжке-коврижке, что мне стало трудно держать это про себя.

Тем временем на город опустилась темнота, и над Акрополем вспыхнули прожекторы.

— Я обещал рассказать тебе сказку, — напомнил я.

— Давай, я слушаю.

И я начал рассказывать. О том, что я прочитал в книжке-коврижке — об Альберте и Хансе Пекаре, о Фроде и игральных картах на загадочном острове. Мне не казалось, что тем самым я нарушил обещание, данное старому пекарю в Дорфе, потому что я изобразил дело так, будто придумываю сказку по ходу рассказа. Кое-что мне действительно пришлось придумать, и я следил, чтобы ни разу не упомянуть про книжку-коврижку.

На папашку моя сказка произвела большое впечатление.