Спонсоры. Нет проблем, или Небольшие трансбалканские хроники из страны спонсоров - Жеральдин Бегбедер Страница 53

Почетному президенту Черногории протягивают микрофон, за первым к нему придвигается множество других, и почетный президент Черногории произносит речь о большом значении кинематографа, который выведет его страну на мировой уровень и даже поднимет экономику Черногории, добавляет он — под всеобщие аплодисменты и вспышки фотокамер, направленных на охотно позирующих перед ними Джереми Айронса, почетного президента Черногории, Неллу Бибица и Алена, причем последний, в отличие от остальных, не слишком-то хорошо понимает, что с ним происходит.

После этого, когда журналисты с фотографами исчезают, вспыхивает бесконечная дискуссия между режиссершей и всеми продюсерами — итальянскими, английскими и сербскими, договориться насчет чего-нибудь существенного им не удается, привлекают к обсуждению советника-тренера-сценариста, и только после этого наконец начинают снимать. Что снимают, какой эпизод, не имею ни малейшего представления. Как будто это та же самая сцена, но сценарию уже никто не следует, и так с самого начала съемок, говорит Вук, они уже совершенно забыли, что делают, но никто не решается в этом признаться.

— Съемки на итальянский манер — это всегда типичный бардак, — заключает он.

Правда, все сходятся на одном: самая большая путаница иногда порождает самые великие творения, утешает только это, ну и что Ален с Джереми Айросом успели скорешиться, тоже очень важно. Звезда ведет себя с ним как своего рода духовный отец, делится даже собственным тренером-переводчицей, безумной, манерной и экстравагантной француженкой, откликающейся на имя Жан-Ми. Тренеру-переводчице безотлагательно поручается забота об Алене, это вконец дестабилизирует Джона-Мордашку, а ему еще сниматься в следующих эпизодах.

Остаток ночи — полнейший хаос, какое-то броуновское движение под нескончаемые английские «мотор», «начали», «снято» и двуязычные истерики Марко с его мегафоном, в который он орет все время между дублями, запутывая всех так, что никто уже не знает, съемка идет или репетиция. Марко в том числе заявляет, что даже на общих планах непременно присутствуют все, кроме Джереми Айронса, и получается, что Мордашка, актер первой категории, должен сниматься вместе со статистами на общем плане, где ему совершенно нечего делать, потому что посреди толпы его все равно никто не разглядит… даже не заметит.

— Я-то актер, я — АКТЕР, нечего совать МЕНЯ в массовку!

Впрочем, Мордашка вообще ничего больше не понимает в происходящем на этих треклятых съемках и каждому встречному горько жалуется, что зря теряет тут время, что ему нечего делать с этими дерьмовыми статистами, что агент снова обвел его вокруг пальца, что они тут черт знает как распоряжаются деньгами, что нужно сосчитать затраченные в целом часы и подумать о том, сколько он получит, занимаясь такой ерундой. Да-да-да, только об этом и думать.

Звезду эпизода Стефано, a contrario, ^[88] устраивает все, ему крупно повезло в жизни, он не может опомниться от того, что здесь оказался, он бы и сам приплатил за то, чтобы сниматься в таком фильме. Поэтому настроение у него все время превосходное — на грани эйфории, блаженная улыбка не покидает его лица ни при каких обстоятельствах, и он не понимает ничего, что ему говорят. Что касается Алена, смешавшего фантазию с действительностью, то он пропал. Или, точнее, бросил съемку. Он оказывается в компании моряков, то ли настоящих, то ли переодетых, он уже не соображает, где он и что с ним, осознает только, что моряки покорены им, он напивается, глотая один стакан ракии за другим в каюте военного крейсера и распевая сербские военные песни.

Посреди всего этого кромешного бреда спокойным остается один только Джереми Айронс. Звездный актер, положив ногу на ногу и всем своим видом выражая истинно британскую флегматичность, сидит на стуле, на спинке которого большими буквами написано его имя, попивает чай «Липтон», покуривает с небрежной элегантностью ментоловый «Тайм» и ждет, когда кому-нибудь понадобится… Никто не счел нужным хоть что-нибудь ему объяснить, но, похоже, его это совершенно не колышет. Вообще-то заставлять Айронса вот так вот сидеть и ждать — это слишком, они зарвались, говорю я одной из сербских гримерш, а та, пожав плечами, отвечает, что при том количестве бабла, какое он потребовал, а ходят слухи, что гонорар у него дай боже какой, ему-то в любом случае не на что жаловаться.

В четыре утра Джулия будит спящего в вагончике малыша Иво, пятилетнего исполнителя роли сына Милены, — и сербская команда во главе с Ангелиной идет войной на итальянскую, заявив, что график построен хрен знает как, что можно было снять эпизод с Иво намного раньше и, с точки зрения профсоюза, никто не имеет права использовать детский труд в такое время суток. Малыш Иво, будто услышав, начинает плакать, потому что устал и не хочет больше сниматься, и нужно применить недюжинную изобретательность, чтобы удержать его на площадке. Ну ладно, как бы там ни было, в шесть часов, после еще одной бесконечной серии «мотор», «начали» и «снято», я нахожу снова слинявшего господь ведает куда Алена, теперь он играет в покер с Вуком и несколькими моряками, и на этот раз в каюте другого судна — проржавевшего насквозь торгового корабля. Ангелина в это самое время ищет Стояна и обнаруживает его спокойно посапывающим в уголке. Мы тащимся пешком к микроавтобусу, припаркованному на другом конце набережной, а все такой же флегматичный Джереми Айронс с еще более одуревшим Джоном-Мордашкой погружаются в свои «мерседесы» — водители приехали за ними на площадку.

Когда одна из роскошных машин проезжает мимо нас, затененное стекло опускается.

— До завтра, Francuzi! — дружески машет нам Джереми Айронс, после чего автомобиль удаляется и исчезает в туче пыли, а за ним — и «мерседес» Джона-Мордашки с закрытыми наглухо окнами.

И все равно это была великая ночь — с настоящими съемками крупнобюджетного фильма, со звездой мирового класса, кроме того, совершенно ясно, что спонсирует картину именно почетный президент Черногории, вздыхаю я. А Ален добавляет: не забудь о брате-кинооператоре.