Бессмертная история, или Жизнь Сони Троцкой-Заммлер - Иржи Кратохвил Страница 53

— Так, значит, в том, что пали коммунистические режимы, есть ваша прямая заслуга? Вы раздували очаги внутреннего сопротивления?

— Господь с тобой, мамочка! Я, конечно, не знаю, как обстояли дела у наших коллег в других странах, в России, к примеру, или в Германии, Румынии и Албании. Но наш народ даже не надо было ничему учить. Как сказал агент Лоуэлл, здешние люди и так все знали, наоборот, это мы у них многому научились.

— Погоди, Мартин, погоди, неужели ты хочешь сказать, что вы здесь были не нужны? Что ты зря покинул меня?

— Разумеется, нет. Просто наша миссия изменила свое внутреннее содержание. Я настаиваю, что мы здесь были очень нужны. Вот что, я попробую объяснить это тебе на одном примере. Сегодня об этом уже можно говорить вслух. В тоталитарные времена мы часто навещали некоего диссидента, писателя Людвика Вацулика, у которого в Добржиховицах есть сад. И Вацулика нам действительно нечему было учить, наоборот, это он учил агента Лоуэлла и меня обрезать черенки, прививать к вишне уже распустившиеся привои на подвой в той же стадии цветения, а также ухаживать за деревьями самым современным на сегодняшний день способом, то есть не опрыскивать их, а просто упорно давить ногами вредных мотыльков, когда при утренней косьбе те в панике поднимаются в воздух. Ну и, само собой, он научил нас аккуратно, ритмично и элегантно косить траву. Да, чуть не забыл — еще мы научились сбивать с веток орехи. И однажды за такой вот работой в саду нас застал друг Вацулика, только что вышедший из тюрьмы драматург Вацлав Гавел. Застенчиво улыбаясь, он понаблюдал за тем, как ловко мы управляемся, а потом обратился к агенту Лоуэллу:

— Не сердитесь, мистер Лоуэлл, но я давно уже собирался… хм… спросить вас, это ваше настоящее имя или имя, которым вы… хм… пользуетесь на службе?

— Это имя, которым я пользуюсь на службе.

— Так я и думал… хм. Не сердитесь, пожалуйста, но мне бы хотелось знать, имеет ли это имя отношение к американскому поэту Роберту Лоуэллу?

— Еще как имеет. Военные крейсеры получают имена знаменитых исторических личностей, а мы, агенты, выполняющие задания гуманитарного характера, получаем имена прославленных американских поэтов, так что можно сказать, что благодаря этому они становятся нашими духовными патронами.

— Поверьте, я несказанно рад этому обстоятельству, — ответил Вацлав Гавел, — потому что именно данного поэта я… хм… высоко ценю. Признаюсь, я даже знаю… хм… наизусть одно его стихотворение, правда, к сожалению, не в оригинале, а только… хм… в переводе.

— Можно вас попросить прочитать его? — поинтересовался Лоуэлл.

— Хм… я плохой декламатор, моя дикция оставляет желать лучшего, и я наверняка испорчу стихотворение, но, с другой стороны, я понимаю, что если уж я заварил эту кашу, то мне ее и расхлебывать.

И Вацлав Гавел встал под красивейшую из яблонь Вацулика и слегка… хм… поклонился:

Роберт Лоуэлл

Вот что сказала бы морская свинка по имени Булка

В последнее время из-за меня не гасят свет в прихожей,

чтоб не боялась я, хоть тьма меня и не пугает,

хвала стреле, летящей от стены к окну…

Отпущены мне были пять лет жизни и свет —

Хайдеггер говорил, что дальше лишь экстаз…

Жизнь коротка, но мне не страшно,

мое тяжелое дыханье звучит словно сухая кожа.

Так Булка, значит? Пусть. Я пожила неплохо.

Меня изобразят, как Кромвеля, вплоть до мельчайшей бородавки:

мордашка с шишкою, глаза навыкате и оттого пусты.

Когда сыночки прыгали по мне, мне было хоть бы хны.

Я ела, размножалась, после только ела,

при Линдоне Джонсоне достигла жизнь моя зенита…

Бог взвесил мой ничтожный фунт, отметив легковесность.

Вот собственно и все, что я, мама, хотел тебе сказать. Этот чудесный летний день в саду в Добржиховицах, и наш тогдашний разговор, и вообще все, что было тогда… Эти люди действительно не нуждались в том, чтобы какие-то там агенты чему-нибудь их учили, и в официальной истории нас даже не упомянут. Мы просто помогали Вацулику прививать вишни, косить траву и сбивать орехи. Мы были всего лишь смешными помощниками. И все-таки, настаиваю я, мы были там нужны. Без нас невыносимая тяжесть бытия диссидентов стала бы непосильным бременем. И если иногда они несли свою тяжкую ношу играючи, словно мальчишки, то это случалось благодаря нам. Бог распорядился так, что по-человечески мы несчастливы, но Он же наделил нас легкомыслием, которое, впрочем, не перевешивает нашей серьезности, а лишь помогает на время скинуть со своих плеч ее бремя. Наш век, мамочка, был ужасающим, но однажды, с огромного расстояния, он покажется сплошным карнавалом. И тогда мы, смешные помощники, достигнем святости.