Свое счастье - Ирина Грекова Страница 53

Когда Ган вышел вслед за Нешатовым, того не было видно. Позднее время, институт опустел. С площадки вниз расходились две лестницы, одна была пуста, а с другой, издали, слышались чьи-то шаги.

— Юрий Иванович, где вы? — окликнул Ган.

Ответа не было. Шаги утихли.

— Подождите меня, — крикнул Ган, — я сейчас спущусь.

Молчание. Ган непроворно, на плохо гнущихся ногах спустился на два марша. Там снова была площадка, от которой лестница расходилась на две. Опершись руками на перила одной из них, ссутулившись, с безумным лицом стоял Нешатов. Что-то нетопыриное было в его облике.

— Юрий Иванович, — обратился к нему Ган, — объясните мне свое поведение.

— А почему я должен вам его объяснять?

— Мы с вами как будто были друзьями.

— У меня нет друзей.

— Во всяком случае, я чувствую себя ответственным за вашу судьбу. За вашу душу, о бессмертии которой я так усердно заботился.

— У меня нет души.

— Ничего у вас нет. Может быть, у вас найдется сигарета?

— Найдется, — ответил Нешатов, вынимая из кармана мятую пачку «Друга». — А вам на что?

— Давайте закурим.

Серые глаза Нешатова расширились и словно еще дальше отошли один от другого. Маска удивления. «До чего же выразительное лицо!» — подумал Ган.

— А разве вы курите? Я думал, вы боитесь дыма, как черт ладана.

— А я и не курю. Только в минуты крайнего волнения.

— Что же вас сейчас взволновало?

— Ваш уход. Давайте сядем. В ногах правды нет.

— «Но правды нет и выше», — механически продолжил Нешатов.

— Есть она выше.

Они свернули с площадки по коридору и вошли в одно из пустых помещений. Какие-то ведра с кистями стояли в углу; посреди пола — скамья, табуретки. Пахло краской. В институте всегда шел какой-то перманентный, ползучий ремонт.

Ган вытер скамью носовым платком, оба сели. За пыльным окном ярким оранжевым бликом светилось далекое стекло, отражая закат. По сереющему небу сновали ласточки.

— В совместном курении все-таки есть какая-то прелесть, — сказал Ган. — Недаром есть понятие «трубка мира». Мне категорически нельзя курить, я давно уже бросил, но иногда об этом жалею.

— Что вы хотели мне сказать?

— Не сказать, а спросить. Что у вас было в голове, когда вы по-дурацки вскочили и ринулись к двери?

— Мне показалось, что Кротов, говоря об авторе писем, которому надо уйти, и притом немедленно, имел в виду меня.

— Вы с ума сошли!

И тут лицо Нешатова просияло. Он превратился в кого-то другого. Он улыбался — буквально улыбался! Были видны его всегда скрытые зубы. Поразительно красивые зубы! Как добела отчищенные, овальные миндалины.

— Борис Михайлович, — сказал этот новый, неузнаваемый Нешатов, — повторите, пожалуйста, вашу самую последнюю фразу.

— Вы с ума сошли.

— Нет, повторите ее с выражением, восклицательно.

— Вы с ума сошли! А что?

— Отлично! Какое счастье! Я после больницы долго мечтал о том моменте, когда мне кто-нибудь скажет: «Вы с ума сошли!» Так ведь говорят только здоровым, безукоризненно нормальным людям! Пускай преступникам, пускай негодяям, но нормальным! Спасибо вам, Борис Михайлович!