Искусство путешествовать - Ален де Боттон Страница 52

На свою улицу я словно наложил трафарет, сквозь который видел только то, что продолжало быть мне нужным и полезным. Разумеется, в этой усеченной картине не оставалось места ни для гуляющих детей, ни для рекламы соуса, ни для тротуарной плитки, равно как и для оформления фасадов магазинов и уж тем более для выражения лица куда-то спешащих деловых людей и неспешно прогуливающихся пенсионеров. Стремление как можно скорее добраться до цели душило во мне любое желание остановиться и оглядеться — хотя бы для того, чтобы присмотреться к планировке ближайшего сквера или обратить внимание на довольно необычное сочетание в одном квартале зданий, построенных как в викторианском стиле, так и в духе эпох королей Георга и Эдуарда. Мое перемещение по улице было напрочь лишено какого бы то ни было внимания к окружающей красоте, любого подобия ассоциативного мышления, готовности воспринять что-то хорошее и, конечно, выразить кому-то за это свою благодарность. Никаких размышлений, никаких философских экзерсисов — все ограничивалось чередой визуальных образов, делившихся на нужные и не имеющие значения. Все подчинялось ставшему почти инстинктивным зову как можно скорее добраться до метро.

Выполняя заветы де Местра, я сделал над собой огромное усилие и попытался повернуть вспять процесс привыкания. Мне пришлось сознательно отграничить окружающее пространство от того функционального назначения, которым я наделил его за предшествующее время. Я заставил себя выполнять сознательно отдаваемые, но казавшиеся безумно странными мысленные команды: воспринимать пространство вокруг себя так, будто я никогда раньше его не видел. Постепенно мои усилия стали приносить плоды.

Сознательно наблюдаемые и словно из-под палки замечаемые предметы и объекты вдруг стали открываться с совершенно неожиданной стороны и обретать для меня новую ценность. Например, ряд магазинов, который я до того воспринимал просто как один длинный и монотонный кирпичный квартал, вдруг получил собственное архитектурное лицо: вход в цветочный магазин обрамляли колонны в георгианском стиле. Поздневикторианские, стилизованные под готику горгульи караулили вход в мясную лавку. Ресторан наполнился живыми обедающими людьми, а не безликими тенями. Живые люди появились и за огромными стеклами дома, перестроенного под бизнес-центр: в одном окне я увидел жестикулирующих, явно спорящих о чем-то сотрудников какой-то фирмы, над головами которых висел проектор, отображавший на экране некую секторную диаграмму. В то же самое время через дорогу от офисного здания рабочий заново мостил небольшой участок тротуара, плотно подкладывая друг к другу новые бетонные плитки и подравнивая их уголок к уголку. Я сел в автобус и, вместо того чтобы задуматься о своих делах и проблемах, попытался хотя бы в воображении установить контакт с другими пассажирами. Я прислушался: с сиденья передо мной доносился телефонный разговор. Человек жаловался собеседнику на какую-то фирму, а его абонент — судя по всему, начальник моего соседа по автобусу — не хотел слышать никаких оправданий. Впрочем, вскоре его удалось убедить, и мой попутчик уже вместе с начальником посетовали на партнеров, поголовно не умеющих эффективно сотрудничать, и на их нежелание реагировать на любые жалобы и замечания. Я задумался, как многообразна жизнь города и на сколь разных уровнях разворачиваются ее события, причем в одно и то же время. Затем я задумался о сходности претензий, предъявляемых людьми друг к другу, — кто-то другой всегда оказывается слепым и глухим эгоистом, не желающим поступиться ради общего блага чем бы то ни было — и вспомнил одну из аксиом психологии: обычно мы находим в других именно те недостатки, которые окружающие видят в нас.

Ближайшие к моему дому кварталы не только наполнились живыми людьми и обрели индивидуальные черты, но и стали провоцировать меня на связанные с ними размышления. Например, я задумался о том, насколько очевидно общий экономический рост воздействовал на благосостояние моего района. Затем, увидев железнодорожные пути, я стал размышлять над тем, почему так люблю поезда и железнодорожные мосты, а заодно и автомобильные эстакады, словно подсекающие небосвод у основания, у самого горизонта.

И тогда я наконец убедился в правоте своей старой догадки: лучше всего путешествовать одному. Отправляясь в дорогу в обществе другого человека, мы неизбежно будем подстраивать свое восприятие мира под чужой темперамент и характер. Это неизбежно создаст напряжение на протяжении всей поездки. Любопытство каждого будет принесено в жертву ожиданиям и интересам других. Нельзя забывать, что люди видят нас не такими, каким мы сами себя представляем, и нет ничего удивительного в том, что время от времени они будут делать для себя открытия — далеко не всегда приятные — и сопровождать их не слишком тактичными замечаниями. Например: «Вот уж не думал, что тебе могут быть интересны мосты и эстакады». Постоянно находясь под пристальным вниманием спутника, трудно самому наблюдать за другими. Нам становится легче приспособиться к окружающим, настроиться на тональность разговоров, предлагаемую собеседником, и, главное, мы подсознательно пытаемся вести себя так, как от нас этого ждут. Соблюдение норм и правил становится для нас более важным, чем удовлетворение собственного любопытства. Впрочем, в тот день я гулял по Хаммерсмиту в полном одиночестве, и проблемы взаимодействия с попутчиками меня не волновали. Я мог вести себя так, как хочу, пусть даже со стороны это могло показаться странноватым. Я, например, остановился перед витриной хозяйственного магазина и наскоро зарисовал ее в блокноте, а затем поупражнялся в словесной живописи — набросал довольно подробное описание одной из дорожных развязок.

6

В жизни де Местра были не только шуточные путешествия по собственной комнате. Его можно назвать великим путешественником и в классическом смысле слова. Он объездил всю Европу — от Италии до России. Он провел зиму в Альпах в составе армии роялистов, а затем успел поучаствовать в российской военной кампании на Кавказе.

В автобиографической записке, составленной в 1801 году в Южной Америке, Александр фон Гумбольдт так описал мотивы, побудившие его отправиться в дальнее путешествие: «Меня пришпоривало еще неясное, нечетко сформулированное желание перенестись из скучной обыденной жизни в какой-то восхитительный, полный чудес мир». Вот та оппозиция, которая стала движущей силой его жизни: «скучная обыденность» противопоставлялась в его сознании «прекрасному, полному чудес миру». Де Местр фактически придерживался такой же точки зрения и лишь сформулировал ее с большей проницательностью и утонченностью — как писатель, а не как ученый-естествоиспытатель. Он в жизни не стал бы убеждать Гумбольдта, что Южная Америка — это и есть скучное обыденное место, а лишь деликатно предложил бы знаменитому географу и ботанику поразмыслить над тем, что и в его родном Берлине тоже есть на что посмотреть и чему поудивляться.

Восемьдесят лет спустя Ницше, который не только читал и высоко ценил де Местра, но и провел немало времени в его комнате, по-своему подытожил эту заочную полемику:

«Мы являемся свидетелями того, как некоторые люди умеют использовать собственный опыт — тот самый, не имеющий особого значения опыт обыденности — таким образом, что их прошлое становится плодородной почвой, способной давать по три урожая в год. Другие же — и их среди нас великое множество — плывут по жизненному морю туда, куда забрасывают их течения судьбы, самые противоречивые и разнообразные течения времен, эпох и народов. При этом таким людям всегда удается оставаться на плаву, как куску пробки. Посмотрев на эту картину, мы испытываем искушение мысленно разделить человечество на меньшинство, более чем скромное (стремящееся к алгебраической минимальности), тех, кто знает, как сделать многое из малого, и огромное большинство тех, кто умеет делать малое из многого».