Путник, зашедший переночевать - Шмуэль Агнон Страница 51

И вот сидит рабби Хаим в нашем старом Доме учения. Сидит, сложив руки, а голова опущена на грудь, как будто собирается заснуть. Но видно, что не спит. Иногда протянет руку и дернет себя за бороду или поправит шапку на голове и опять скорбно складывает руки. Я смотрю на этого человека, который когда-то сотрясал весь город, как будто этот город был его владением, а потом стал изгнанником и скитальцем, и обе эти картины смешиваются в моем воображении, и я опускаю глаза и говорю себе: «А сейчас он сидит здесь, ибо „от Господа направляются шаги человека; человеку же как узнать путь свой?“» ^[145]

С того дня, как рабби Хаим поселился в нашем Доме учения, у Ханоха стало меньше забот, потому что рабби Хаим сам наполняет таз водой, поправляет свечи и наливает керосин в светильники. А в субботние вечера он подметает пол. Только печь я разжигаю сам. Не из-за символичности этого действия, я уже говорил, что не люблю, когда что-то делают, потому что это символично, а просто потому, что я привык к этой работе, и еще потому, что Тора хорошо идет об руку с работой.

Я решил, что должен платить рабби Хаиму за его труды вдобавок к тому, что я плачу Ханоху. Но когда я хотел дать ему деньги, он отдернул руку и покачал головой, словно говоря: «Недостоин». Я решил помочь ему как-нибудь иначе, но как с ним говорить, если он избегает вступать в разговор? А если его о чем-то спрашивают, он отвечает покачиваниями головы: вправо-влево означает «нет», а вверх-вниз означает «да».

Я подошел к нему неожиданно и спросил: «Рабби Хаим, может, вам что-нибудь нужно, почему вы молчите целыми днями?»

Он посмотрел мне в глаза и сказал: «Человеку, с которым случилось дурное, лучше молчать, чем говорить, не то он скажет что-нибудь несправедливое».

Я сказал: «Почему бы вам не почитать книгу, немного развеять свои грустные мысли?»

Он ответил: «Я забыл все, что учил».

«Разве может большой знаток Торы забыть то, что он знал?»

«С того дня, как меня увезли отсюда, мне ни разу не попадалась в руки книга и мне не случалось слушать слово Торы».

Я сказал: «Вот Книга. Попробуйте почитать».

Он вздохнул: «Я уже пробовал».

«И ничего не получилось?»

Он покачал головой, как будто говоря: «Нет». «Какой смысл? — спросил он. — Глаза не постигают написанного, мозг не постигает смысла».

С тех пор я больше не беспокоил его своими расспросами, а он, нечего и говорить, не давал себе труда заводить со мной разговор. Каждый день приходил одновременно со мной и уходил тоже одновременно со мной. Приносил воду из колодца, наполнял таз, поправлял свечи и наливал в лампы керосин. А когда кончал работу, садился в северо-западном углу, возле настенного календаря. Голова опять опущена, руки сложены на груди. По его движениям видно было, что он привык к работе. Думаю, что в плену он многому научился. Я хотел немного разузнать о нем и стал рассказывать ему о Стране Израиля в надежде, что это пробудит его сердце и развяжет язык. Но его молчание заставило и меня в конце концов замолчать. И так мы сидели с ним молча вдвоем в старом Доме учения, точно две балки, что поддерживают потолок и несут на себе все здание, но не разговаривают друг с другом.

В тот день, когда слесарь сделал мне второй ключ, я решил, что никогда больше не выпущу его из рук. Но когда увидел, что рабби Хаим с утра до вечера сидит в Доме учения и каждый день чуть свет опять стоит у его двери, и ждет меня, и снова сидит со мной допоздна, мне захотелось отдать ему ключ, чтобы он не зависел от меня. Однако он не взял. Почему? Только через некоторое время я понял: он боялся, что заснет в Доме учения. Где же он ночевал? Оказывается, в дровяном сарае. А почему не в отделении для женщин? Да просто потому, что в нашем старом Доме учения нет женского отделения: женщины, мужья которых молились у нас, шли молиться в женское отделение Большой синагоги. А там человек спать не может из-за сильного холода.