Естественная история воображаемого. Страна навозников и другие путешествия - Пьер Бетанкур Страница 51

В действительности, сии странные несушки являли собой один из редкостных видов, знаменующий переходную стадию от млекопитающих рептилий к собственно млекопитающим, несколько представителей которого известно нам по окаменелостям и который считался исчезнувшим с лица земли. Наделенные не поскупившимся на формы телосложением, каковое, возможно, некогда вдохновляло ваятелей леспуговских венер, с лодыжками и ступнями, покрытыми мягким рыжеватым пушком, с отороченным опушкой того же цвета животом, чуть-чуть миниатюрнее, чем женщины людского рода и племени, сии предшественницы наших сегодняшних красоток сулили для науки в своем качестве однопроходных млекопитающих не только открытие нового, первостепенной важности отряда на филогенетическом древе, но и неожиданное поле для экспериментов.

При благоприятном стечении всех обстоятельств, не мешало бы раздобыть несколько этих замечательных яиц, пораженных таинственной порчей их зародыш крайне редко завершал развитие, что обрекало расу каурых амазонок на неизбежное исчезновение.

Полковник, полный решимости не останавливаться на середине пути, предложил завязать отношения с этими прекрасными ископаемыми, которые, впрочем, по слухам, размножались промеж себя, произведя на свет исключительно женское начало, и разделить на какое-то время сладостную интимность их подземных гинекеев. К тому же, и я не хочу высказывать никаких мнений по поводу ортодоксальности его вкусов, его донельзя искушала их однопроходность, по определению исключающая всякую возможность недоразумений между отверстиями, каковая у женщин нашего племени остается предлогом для стольких извращений. Телосложение, способное упростить морально-этические проблемы, казалось ему идеалом, каковой на сей раз ничто не мешало достичь. Незаурядная личность, полковник отличился в знаменитых кампаниях, среди его военных подвигов не последнее место занимали Крымская война и взятие Севастополя, и я с первого взгляда почувствовал, что он из тех, кто настойчиво идет вперед со смелостью, поколебать которую ничто не в силах. Оказавшись на тот момент, как и он, холостяком по причине недавней утраты супруги, я тем не менее был вовлечен в каждодневные обязанности и не очень-то представлял, как мне удастся от них освободиться. Загруженный трудами на ниве гинекологии в госпитале в А. на севере Франции да еще и сподобившийся сомнительной репутации из-за распространения процедуры безболезненных родов, каковую только-только довел до ума, я обязан лишь совершенно исключительному случаю — мой племянник как раз закончил учебу и согласился подменить меня буквально с листа — тем, что погожим сентябрьским вечером оказался на перроне Лионского вокзала в компании полковника, многочисленного багажа и еще одного спутника, его неразлучного денщика, крепостного из Б., что неподалеку от Харькова, которому он, бравируя либеральными идеями, даровал вольную, весьма полезного малого, преданного ему до гробовой доски, они уже не раз выручали друг друга из самых жестоких передряг, откликался сей достойный человек на имя Георгий Александрович (самого полковника звали Александром) Лупкин.

За два дня мы добрались до Марселя, куда как раз протянула свою первую железнодорожную линию компания «Париж-Лион-Средиземноморье», и, заказав три койки — две в каюте первого класса, на носу, и одну на палубе — на паровом пакетботе имперской транспортной службы «Оронт», великолепном пароходе, машины которого уже находились под парами, о чем свидетельствовали клубы черного дыма, вырывавшиеся из его высокой трубы, чтобы медленно рассеяться над Старым портом — тогда оттуда [6]отправлялись суда во все концы земного шара, — мы только и успели, что подняться к новехонькой базилике Нотр-Дам-де-ля-Гард, к убранству коей архитектор Эсперандье добавлял последние штрихи украшений, и препоручить наше путешествие покровительству Девы Марии, прежде чем спуститься обратно к порту, дабы пройти последние таможенные формальности и подняться на борт.

Незамысловатое путешествие: чтобы добраться до Индии, суда все еще огибали Африку (Суэцкий канал пребывал в процессе сооружения), и капитан — он провел большую часть пути, играя с полковником в шахматы, и даже чуть было не посадил нас на мель, огибая Сенегал, на знаменитых отмелях Ампена [7], прославленных крушением «Медузы», — согласился сделать крюк только для того, чтобы высадить нас на Великий остров с его весьма, надо сказать, сомнительной репутацией, на котором отправлявшиеся «в лес по дрова» моряки старались не задерживаться, и, сбросив пары, предпринял все необходимое для высадки. Среди багажа, сваленного вокруг нас в шлюпку с двумя дюжими молодцами на веслах — двух десятков разнокалиберных ящиков и тюков вкупе с термоконтейнером, каковой должен был помочь нам доставить в музей несколько яиц в благоприятствующих их проклевыванию температурных условиях, — нам выпало разве что мгновение-другое на созерцание того, как приближается усеянное черным песком побережье сего вулканического острова, и мы наконец очутились там, где нас ждала работа.

Планировалось, что «Оронт» подберет нас через месяц на обратном пути, этого времени, как мы полагали, должно было с лихвой хватить на успешное проведение нашей экспедиции. По выгрузке оборудования шлюпку подняли обратно на борт, и пронзительный гудок подчеркнул момент расставания, когда клуб черного дыма вырвался из трубы корабля, влекомого мощью двух винтов в открытое море. Мы какое-то время провожали его не лишенным меланхолии взглядом, было так просто отдаться на волю волн, в то время как мы пребывали теперь лицом к лицу с нашей судьбой, на неизведанном острове, во власти таинственных и даже враждебных туземцев, и наша участь отчасти зависела от решений, которые придется принимать прямо по ходу дела.

Я не мог и подумать, что через какую-то неделю окажусь на этом самом месте совсем один, со взглядом, озаренным внезапной радостью при виде паруса, который только что возник над горизонтом, потеряв обоих своих спутников при самых что ни на есть необычных обстоятельствах, — о них читатель, следовавший до сих пор за мною, несомненно захочет узнать.

Итак, мы находились на песке сего не слишком гостеприимного брега, проверяя наши пронумерованные тюки да ящики, обернувшиеся вдруг к нам той смехотворной стороной, с которой могут предстать продукты цивилизации, когда их вырывают из обычного окружения, дабы погрузить во все еще анархический хаос девственной природы. Местность, медленно и как бы пологими уступами поднимавшаяся к перегородившим горизонт лесистым холмам, на первый взгляд не обнаруживала следов присутствия человека: то там, то сям росли какие-то местные кустарники, банановые и гвоздичные деревья, сахарный тростник, кое-где более импозантные растения, такие как кокосовые пальмы и, в первую очередь, ликвидамбары, деревья с обильной листвой, пользующиеся спросом из-за своей душистой амбры и распространяющие вокруг себя весьма приятственную в этих широтах тень. Стоило, однако же, нам чуть продвинуться, как мы обнаружили за купой баобабов несколько курганов, довольно внушительных груд земли добрых десяти метров высотой, каковым неоткуда было взяться, кроме как из выброшенной мохноногими каурками при прокладывании галерей и обустройстве подземных апартаментов породы. Полковник сделал отсюда вывод, что нам тоже необходимо как можно скорее разжиться подобным пристанищем, либо выкопав его себе, что даже с нашими инструментами заняло бы немало времени, либо захватив штурмом одно из представших перед нами, вне зависимости от того, заселено оно или еще нет, дабы оно послужило нам необходимым для успеха нашего предприятия плацдармом. С наступлением темноты, поскольку мы не заметили никаких признаков жизни, каковые позволили бы сделать вывод о присутствии возможных обитателей, полковник решил в одиночку отправиться на разведку. Курганы явно оказались более отдаленными и более высокими, нежели казалось, поскольку мы вскоре потеряли его из вида. Он вернулся спустя час, весь в земле, но в восторге от своих разысканий. Судя по всему, курганы, попавшиеся нам на глаза, относились к уже покинутым пристанищам. Их высохшая почва даже завалила, осыпавшись, лаз, и полковнику пришлось его расчистить, чтобы попасть в галерею, куда выходили каморки, в которых он не обнаружил ничего, кроме пустых скорлупок. Мы решили перенести свой багаж в это по-своему напоминавшее кротовую горку подземное жилище и провести там нашу первую ночь, дежуря по очереди у входа, пока двое остальных спали. Внимательнее обследовав свое прибежище на следующий день, когда внутрь через воткнутые с поверхности почвы в потолок закутов стволы бамбука проник рассеянный свет, мы обнаружили, что из него вело несколько выходов, связывающих его с другими курганами, и что в действительности мы находились в подсобных помещениях единого обиталища, щупальца которого тянулись весьма далеко. С нашего наблюдательного пункта самое меньшее на километр вокруг, хотя оценить расстояние в утреннем тумане было не так просто, в бинокль было видно впечатляющее число курганов, из одного из которых, как удалось заметить нашему часовому, выбрался волосатый человек, вооруженный луком и чем-то вроде ножа, заткнутого за пояс из растительных волокон, составлявший основную часть его одежды; судя по всему, он собирался на охоту. Чуть погодя вышли и другие охотники; все они направились к гребню холма и исчезли в подлеске. Заключив без большого риска ошибиться, что дома остались одни женщины, мы приблизились к небольшой группке курганов, что находилась чуть в стороне от остальных, и, прячась за кустами, устроили засаду. Никто, однако, не появлялся, и мы решили продвинуться дальше. Когда мы подобрались к самому подножию кургана, перед нашими глазами предстал люк, не слишком потаенный, но тщательно закупоренный своего рода крышкой или заслонкой, каковая поначалу успешно сопротивлялась нашим усилиям ее приподнять, словно была заперта изнутри при помощи засова или, чего доброго, закрепленной камнем скрученной лианы; воспользовавшись в качестве рычага палкой, полковник все же сумел приподнять крышку и с нашей помощью проник внутрь, никого, похоже, не потревожив. Согнувшись в три погибели — здесь я пересказываю то, что он нам потом рассказал, — полковник направился по галерее, которая полого углублялась в землю. Прошагав какое-то время, спотыкаясь в полутьме, он внезапно очутился в округлой комнате, где, восседая на циновках, две молодые женщины кормили грудью своих младенцев с тем внутренним ликованием, с той полнотой счастья, какие присущи в подобных обстоятельствах большинству юных матерей. Они были обнажены за исключением головы, прикрытой огромным фиолетовым париком из растительных волокон, спадавших до самой талии, и напевали нечто вроде колыбельной, каковая, должно быть, и заглушила звук его шагов. У него была всего секунда на то, чтобы полюбоваться сей умилительной сценой, которую фосфорическое свечение, испускаемое, должно быть, стенами комнаты, омывало атмосферой нереальности, как уже на их лицах можно было прочесть ужас: они его заметили. Полковник не сделал вперед ни шагу и, хотя и был почти что в чем мать родила, ибо счел это наиболее естественным в подобной ситуации одеянием, его изысканные манеры светского человека вкупе с небольшими подарками — ожерельями, браслетами, кольцами, какими-то духами, — каковые он не забыл прихватить с собой в кожаной мошне, которую повесил на шею, позволили ему их успокоить и даже завязать какую ни есть беседу, перемежаемую жестами, смешками и квохтаньем. Лед был сломлен. Женщины показали ему знаками, чтобы он подошел и сел рядом с ними на циновку, причем, поведал он нам, «его залупленный хрен торчал настолько красноречиво, что их обуял безудержный смех». Тогда одна из них встала, положила своего дитятю в корзинку и, буквально на минуту покинув их, вернулась с поясом с прикрепленным к нему чехлом для пениса, каковой, на ее взгляд, ему пристало надеть. Ей стоило немалых трудов поместить член полковника в футляр, явно не рассчитанный на подобный размер, но в конце концов она в этом преуспела и приладила пояс ему на талии так, чтобы прилепившийся к животу чехол поддерживал воздетый орган, не вызывая особого стеснения.