Среди гиен и другие повести - Виктор Шендерович Страница 51

— Ты говорила: фейсбук, — напомнил муж.

Так она в фейсбуке и есть! Что за допрос? Я в чем-то виновата? Что происходит? Тебе не о чем со мной говорить? И что за тон?

И она обиделась — и ведь в самом деле обиделась! — и заперлась в ванной. И, пустив воду, долго смотрела в амальгаму, в собственные глаза с вертикальной прорезью в зрачках…

Она решила отомстить мужу немедленно и позвонила собрату по запаху: завтра! И завтра настало, и ее машина быстрее прежнего примчалась к парку, чтобы встать на долгожданный якорь у ограды.

Они сплетались у вешалки — это был ритуал-воспоминание, за которым начиналось настоящее. Дивана было уже мало, и спустя вечность они возвращались в себя, лежа на полу. Все вокруг было исхлестано хвостами, паркет расцарапан.

Они лежали неподвижно, возвращаясь в прошлые тела, сквозь гул кайнозоя вспоминая человеческие имена и обстоятельства обитания в этом подложном мире…

Обстоятельства же эти были вот каковы: под окнами, в неприметных «жигулях», с хорошим обзором на подъезд, терпеливо покуривал служивый человек, нанятый Харитоновым.

Лицо, выщербленное оспой, было обращено в сторону подъезда, а в подголовнике соседнего кресла работала видеокамера. Она успела запечатлеть многое — и совместный выход парочки, и, сквозь стекло шалмана, их конспиративный ужин…

Насчет «личной жизни» заказчика служивый сомневался с самого начала: уж больно непохож был на Отелло этот гниловатый господин. «Пробить по базе» и господина, и Булыгину с любовником не составило труда, и вышел совсем не треугольник, а квадрат: она-то замужем, да муж-то — не этот!

Во как интересно.

Служивый рассмотрел номенклатурного мужа, изучил биографию любовника — и все стало совсем интересно. Цепочка получилась короткая и впечатляющая — и в глазах у служивого зажглись чадные плошки карьерного взлета. Это вам не магазины крышевать: заговор против Путина и его раскрытие! Или отступные. Или отступные, а потом все равно раскрытие. Как пойдет…

Для начала он позвонил изменнице, но доброго разговора не получилось. Тогда оспяной человек не поленился добыть телефон мужа — и попросил о приватной встрече.

— А в чем, собственно, дело? — спросил ровный правительственный голос.

— Дело личное, — ответил служивый и пообещал. — Вам будет интересно.

Он улыбался перед сном, предвкушая игру на хорошие деньги, но улыбался зря: эта луза была уже «замазана» другим шаром…

Харитонов, стараясь занимать поменьше места, угощался хорошим виски. Угощал его в этот вечер томный человек, представлявший Корпорацию и, собственно, Самого. Это была непростая работа — найти «окно» на кастовой границе, но Харитонов окно нашел и теперь поблескивал очками в полутьме закрытого клуба.

Он был псом, принесшим хозяину подстреленную утку, и был вправе рассчитывать на кусочек…

Сюжет о контактах высокопоставленной жены с известным оппозиционером вызвал в собеседнике ожидаемый интерес: глаза его стали цепкими. Может, просто трахаются, и даже скорее всего — просто трахаются, но это же скучно! Лучше так: либералы в правительстве сливают на Болотную компромат для дискредитации законной власти!

Все это промелькнуло в сонных глазах за секунду, а потом глаза привычно погасли, и шторка упала.

Напомните, как ваша фамилия, попросил собеседник, убирая файлик в папку. Фамилию он помнил — эти люди все помнили — вопрос был призван напомнить о ранжире.

Харитонов повторил фамилию безо всякой интонации.

— Да-да, конечно. И чего вы хотите?

Хотел Харитонов поближе к хозяевам, но надменный вопрос сбил его с тона, и он скис, пряча досаду. Мог бы и сам догадаться, не спрашивать в лоб. Но хозяева немытой страны не были обременены рефлексиями.

— Вам виднее, — ответил Харитонов, выжав улыбку.

Хорошо, мы подумаем, согласился собеседник и развел руками в знак того, что аудиенция окончена. В кресле неподалеку, потягивая коктейль, его ждал стареющий юноша с лицом кинозвезды. У них были теперь в ходу юноши, у здешних патрициев…

Харитонов просунул руки в пальто, поданное не в меру внимательным холуем, и вышел на улицу, во влажный вечер. Внутри сидела тоскливая жаба с немым вопросом в глазах навыкате.

Может, еще позвонят, подумал он чуть погодя и вздохнул. На душе было гадко, как гадко бывает человеку, проигравшему с козырями на руках…

— Ну, рассказывай, — сказал наконец Булыгин.

Они сидели за завтраком молча уже минут пять. Теперь он смотрел ей прямо в глаза.

— Что? — спросила она.

Прекрасно она знала «что». Лавина тронулась и уже неслась на нее.

Три дня назад позвонил неизвестный и, поздоровавшись, с ходу назвал ей адрес Пинского. Первый подъезд от парка, двести шестнадцатая квартира. Вам это ничего не говорит?

— Кто вы? — спросила она.

— Ну какая разница, — ответил голос. — Главное, что у меня есть пленочка…

Она похолодела. И, собрав в горсть все свои актерские способности, игриво рассмеялась:

— И что на пленочке?

— Да все то же, Ольга Сергеевна, — в тон ей ответил голос, и она перевела дыхание: это был блеф.

— Ну так что? — поинтересовался собеседник. — Договоримся?

— Конечно, договоримся! — ответила она. — Передайте Харитонову, что он вонючая скотина. Запомнили?

На том конце диалога образовалась пауза.

— Ну скотина, — вдруг согласился голос, и в нем даже прозвучало что-то человеческое. — Договариваться-то будем?

Булыгина рассмеялась уже почти искренне.

— Слушайте, это детский сад какой-то! Глупости.

— Это не глупости… — строго начал собеседник, но она оборвала его:

— Идите к черту!

И отжала трубку, боясь, что неизвестный услышит страх в ее голосе.

И вот она сидела за завтраком, который не могла есть, и внимательные глаза смотрели в упор.

— Пинский, — напомнил муж. — Расскажи мне.

Сволочь, подумала она не про мужа.

— Что рассказывать? — Голос уже не принадлежал ей и выдавал с потрохами. Зазвенел мобильный, и ее рука дернулась к трубке, лежавшей на столе, но звук оборвался, и она, не глядя, переложила телефон подальше от мужа.

— Ну понятно, — бесцветно сказал тот. — Хорошо, — сказал он, чуть погодя, аккуратно положил приборы и вышел. На бледных щеках полыхали пятна.

Накануне Булыгин смотрел ту самую пленочку. Его жена, пряча лицо, заходила в подъезд, где жил Пинский; потом они выходили оттуда вместе… Булыгина подташнивало — и от пленочки, и от прилюдного пошлого водевиля, в который втянула его двуличная дрянь. И уже просто тошнило от человека с щекой, выщербленной оспой… Хам еле сдерживал ухмылку. Сор был выметен из избы и разложен на лотке с ценником.