Планета шампуня - Дуглас Коупленд Страница 5

И я расскажу вам о доме, ставшем нашим новым домом, и о новых чудесах там, внутри, — выключатели, лампы, конфорки; все делается в мгновение ока, все потрясает, все хрустит. Помню, как я прыгал на новеньком ровнехоньком полу и орал во всю глотку: «Твердо! Твердо!» Помню телевизор, стерео, и главное — надежность: свет, который не погаснет никогда.

Я дома.

Помню день, когда убили Джона Леннона, — воспоминание брезжит где-то там, на заре моего сознания. Джасмин, Дейзи и я бродили по продуктовым рядам недавно открывшегося торгового центра «Риджкрест»; мы жевали печенье с шоколадной крошкой, купленное в специальной кондитерской лавке, где продавалось только такое печенье, — тогда это было еще внове. Вдруг сквозь толпу сидевших тут и там за столиками явственно и зримо прокатилась какая-то новость. И вот уже женщины утирают слезы, заводские ребята из деревенских словно воды в рот набрали — молчат, пыхтят в своих выходных костюмах. Волна известия прошла и над нашим столиком. Слово «убийство» для нас, детей, было пустым звуком, но беременная Джасмин начала плакать, и потому мы испугались, и Дейзи опрокинула вишневый напиток с ледяной крошкой и мы переключились на «родительский» режим, став подпорками, опираясь на которые Джасмин выбралась на автостоянку. Дейзи, взяв меня за руку, принялась напевать мелодию из мюзикла «Волосы» — слова песни застряли у нее в памяти, потому что пластинку эту часто крутили на теперь уже покинувшей дом квадрифонической системе Нила.

Теперь, через десять с лишним лет, Дейзи, Марк и я прекрасно знаем, кто такой Леннон. Дейзи проявляет к нему особенный интерес: ведь Леннон — главный поп-менестрель, лирический бард маминой юности. Дейзи и ее дружок Мюррей вцепляются в Джасмин мертвой хваткой, расспрашивая ее о той эпохе.

— Ма, ты когда-нибудь занимались сексом в реке?

— Почему вы решили не брить подмышки, миссис Джонсон?

— А сколько таблеток кислоты вы закидывали?

— Акции протеста — как это было?

— Мама у тебя просто супер, Дейзи.

— Знаю. Она у нас продвинутая.

— А расскажите нам еще раз про Сан-Франциско, миссис Джонсон.

Сейчас эта троица сидит внизу в гостиной, потягивая ромашковый чай в окружении всяких штучек из макраме, песочных свечей, курящихся благовоний и допотопных безделушек. Джасмин — ее вкус. Они устроились на широком бесформенном диване — диване без диванной подушки; непорядок, который послужил в прошлом году поводом для возбуждения «Дела о пропаже диванной подушки» (дело раскрыто; обтянутый цветастой тканью кусок поролона стащила Дейзи для обустройства уголка в подвале, где спит Киттикатя).

Я слышу звяк-стук керамических кружек. Слышу сухое потрескивание целлофановой пленки, прикрывающей фотографии в нашем семейном фотоальбоме, когда Мюррей переворачивает очередную страницу. Джасмин честно пытается рассказать Дейзи и Мюррею о своей юности.

— Ну конечно, они все были чокнутые, но мы искренне верили, что только такие чокнутые и обладают «ключами».

Две пары пустых, непонимающих глаз.

— Попробуем иначе. Мы считали, что чокнутым открыт доступ к тайному знанию. Твой отец тоже был чокнутый, Дейзи.

— Какому еще тайному знанию? — не понимает Дейзи.

Джасмин на минуту умолкает.

— К знанию о том, что по другую сторону. О потенциальных возможностях восприятия.

Снова полная пустота во взгляде.

— Ох, ну ладно. Попробуем так: когда мне было столько лет, сколько сейчас вам, голову мыли только шампунем, кондиционеров еще не придумали.

Изумленные возгласы недоверия. Я слышу, как Джасмин встает с дивана.

— Ладно, дети, не сводите меня с ума.

— Повезло тебе с мамой, Дейзи, — такая продвинутая!

— Правда здоровская? Ма, а ты часто видишь «картинки» из прошлого?

Бедняга Джасмин. Она пулей взлетает вверх по лестнице и прямиком ко мне, чтобы хоть где-то укрыться от приставаний Дейзи и Мюррея.

— Ну, достали детки! С ними я чувствую себя такой старухой, Тайлер! А мне это сейчас совсем не нужно.

— Садись, — предлагаю я, — Выпьешь?

— Спасибо. Пожалуй, не откажусь.

Не вставая с моего мягкого ультрамодернового секционного лежбища в форме буквы «Г», где я сижу, щелкая пультиком, в поисках чего-нибудь стоящего в поздневечерней телепрограмме, я приоткрываю дверцу моего стильного итальянского мини-холодильника и достаю для Джасмин банку пива.

Джасмин сидит перпендикулярно ко мне: классическая конфигурация «гость программы — телеведущий» в ток-шоу. Я протягиваю ей пиво, по пути отрывая язычок. Раздается знакомое шипение.

— Какой вердикт вынесен по поводу новых причесонов? — спрашиваю я, имея в виду только что возникшие на голове у Дейзи и Мюррея высветленные дредлоки, предъявленные нам сегодня за ужином — сразу после того, как мы с Джасмин вернулись с фотосъемок на тыквенном поле. Причесон выполнен с помощью полурастворимого геля, который наносится на многочисленные косички по типу африканских. Протеин желатина растворяет протеин, содержащийся в волосах; от полного выпадения волосы удерживаются благодаря тому, что процесс на полпути останавливается фиксатором из ананасового сока.

— Какой из меня судья? У твоего отца патлы свисали до копчика. Но мне кажется, Дейзи слишком носится с «шестидесятыми». Неужели ей совсем нет дела до сейчас? Я просто диву даюсь, как это у нее получается: каждый, ну каждый неженатый мужчина в Ланкастере с прической «под Иисуса» рано или поздно оказывается у нее в приятелях. Городок-то у нас небольшой, а, Тайлер? Откуда их столько?

— Это все любители мертвечины, Джасмин. Шестидесятые для них вроде тематического парка. Они напяливают на себя соответствующий костюм, покупают билет — и погружаются в атмосферу эпохи. Волосы у них, может, и длинные, но пахнут замечательно. Поверь специалисту. Дейзи чуть не все мои шампуни перепробовала.

Джасмин залпом допивает пиво и подхватывает со стола журнал «Деловая молодежь», который я получаю.

— У тебя, наверно, срок подписки почти вышел. Хочешь, на Рождество подарю тебе новую?

— Сделай милость.

— А это что… «Предприниматель»? На это тебя тоже подписать?

— С соусом «начо» в придачу.

Джасмин наугад перелистывает старый выпуск комиксов «Кадиллаки и динозавры», потом рассеянно перекатывает стогранную игральную кость — рождественский подарок моего дружка Гармоника.

— Тайлер, — говорит она, — я хочу попросить тебя об одном одолжении.

Для своей комнаты я придумал название — Модернариум, и это единственная комната в доме, куда решительно не допускается милый сердцу хиппи Джасмин стиль украшения жилища, который можно условно назвать «витражным». Здесь у меня никаких убогих «паукообразных» растений, никаких нагоняющих тоску песочных свечей, никакого хлама, отбрасывающего радужные блики. Ничего. Только сверхстильный черный диван из сборных модулей, телевизор и акустическая система с плейером для компакт-дисков, упрятанные в специально встроенный стеллаж высотой в человеческий рост — «тотем развлечений» (все черное), невероятно стильный безворсовый ковер (серый), свернутый тонкий пуховый матрас-футон (полосатый, серо-белый), вышеупомянутый пижонский итальянский мини-холодильник (серый), компьютер (согласно каталогу, цвета «топленого молока»), книги и кассеты, часы (черные), на столе у окна моя коллекция глобусов (по-домашнему: Глобоферма) и зеркало, в центре которого красуется ярко-красный красавец «порше» — не машина, мечта! Стены серые. Всякое украшательство сведено на нет. Комната у меня… да ладно: комната у меня классная.