Татуировщик из Освенцима - Хезер Моррис Страница 5

Раздается металлический лязг, и заключенные, повернувшись, видят приближающуюся группу людей. Те несут два бака и стопки небольших жестянок. Завтрак. Несколько заключенных порываются подойти к группе, как бы предлагая помощь.

— Того, кто сдвинется с места, пристрелят! — рявкает эсэсовец, поднимая автомат. — Без вариантов!

Офицер уходит, и к группе заключенных обращается человек, проводивший перекличку.

— Вы его слышали, — говорит он на немецком с польским акцентом. — Я ваш капо, ваш начальник. Для получения еды встаньте в две шеренги. Жаловаться не советую, будет хуже.

Все выстраиваются в две линии, и некоторые перешептываются, спрашивая, понял ли кто-то сказанное «немцем». Лале растолковал все соседям и попросил передать дальше. Он будет переводить столько, сколько нужно.

Дождавшись своей очереди, он с благодарностью принимает небольшую жестяную миску. В грубых руках, подающих посуду, содержимое плещет через край. Лале отступает в сторону и изучает еду. Это коричневая жижа с незнакомым запахом. Это не чай, не кофе и не суп. Он боится, что если будет пить медленно, то извергнет из себя эту вонючую дрянь. Поэтому, закрыв глаза и зажав ноздри пальцами, он быстро осушает миску. Другие не столь удачливы.

Стоящий поблизости Арон поднимает свою посудину, словно в шутку провозглашая тост:

— У меня есть кусок картошки, а у тебя?

— Лучшая еда, какую мне доводилось пробовать.

— Ты всегда такой оптимист?

— Спроси снова в конце дня, — подмигивает Лале.

Возвращая пустую миску заключенному, который раздавал еду, Лале благодарит его, кивая и чуть улыбаясь.

— Если вы, ленивые ублюдки, покончили с едой, вставайте в шеренгу! — кричит капо. — Вас ждет работа!

Лале передает команду дальше.

— Идите за мной и выполняйте команды старшего! — орет капо. — Если будете сачковать, я узнаю.

* * *

Лале и другие оказываются перед частично возведенным строением, копией их барака. Там уже находятся другие заключенные: плотники и каменщики работают в слаженном ритме людей, привыкших трудиться вместе.

— Ты. Да, ты. Залезай на крышу. Ты сможешь там работать.

Оглядевшись по сторонам, Лале замечает лестницу, приставленную к крыше. На ней скрючились двое заключенных, ожидая, пока им поднесут черепицу. Когда Лале забирается на лестницу, они отодвигаются в сторону. Крыша состоит из деревянных балок — основы для укладки черепицы.

— Будь осторожен, — предупреждает его один рабочий. — Двигайся вверх по скату крыши и смотри на нас. Это не сложно. Скоро освоишься.

Человек этот русский.

— Меня зовут Лале.

— Знакомство потом, ладно? — (Мужчины переглядываются.) — Ты меня понимаешь?

— Да, — отвечает Лале по-русски.

Они улыбаются.

Лале наблюдает, как они принимают тяжелые глиняные плитки из пары рук, высовывающейся из-за края крыши, подползают к тому месту, где были уложены последние, и аккуратно укладывают их внахлест, а потом возвращаются к лестнице за следующей партией черепицы. Русские были правы: работа не сложная. И вскоре Лале принимается за укладку черепицы. В теплый весенний день лишь муки голода и спазмы в желудке мешают ему догнать более опытных рабочих.

Через несколько часов им разрешают сделать перерыв. Лале направляется к лестнице, но русский останавливает его:

— Безопасней остаться здесь. На высоте мы не так на виду.

Лале идет за рабочими, очевидно знающими, где удобней всего сесть и вытянуть ноги: на углу, где для усиления крыши применяется более прочная древесина.

— Давно вы здесь? — спрашивает Лале, как только они устраиваются.

— Думаю, около двух месяцев. Через какое-то время становится трудно понять.

— Откуда вы прибыли? То есть как сюда попали? Вы евреи?

— Не все вопросы сразу.

Русские посмеиваются, и тот, что помоложе, крепкий работник, закатывает глаза, удивляясь неведению новичка, не знающего пока своего статуса в лагере.

— Мы не евреи, мы русские солдаты. Мы отстали от своей части, и долбаные фашисты взяли нас в плен и заставили работать. А ты? Еврей?

— Да. Я из большой группы, привезенной вчера из Словакии. Все евреи.

Русские переглядываются. Старший отворачивается, закрыв глаза и обратив лицо к солнцу, предоставив своему товарищу продолжить разговор.

— Оглянись вокруг. Отсюда видно, как много блоков еще строится и какую территорию им надо продолжать расчищать.

Лале приподнимается на локтях и оглядывает обширное пространство внутри забора под током. Вдаль простираются ряды бараков наподобие того, который он помогает строить. Мысль о том, чем может стать это место, повергает его в ужас. Не желая обнаружить свое отчаяние, он не знает, что сказать. Сев на прежнее место, он отворачивается от товарищей и пытается совладать со своими чувствами. Не надо никому доверять, не надо много рассказывать о себе, следует быть осторожным…

Рабочий пристально смотрит на него:

— Я слышал, как эсэсовцы хвастались, что это будет самый большой концлагерь.

— Это правда? — переспрашивает Лале громким шепотом. — Ну, если нам предстоит вместе его строить, мог бы сказать, как тебя зовут.

— Андрей. А этот большой олух — Борис. Он почти не разговаривает.

— Здесь за разговоры могут и убить, — бормочет Борис, протягивая Лале руку.

— Что еще вы могли бы мне рассказать о здешних людях? — спрашивает Лале. — И кто такие эти капо, черт подери?

— Скажи ему сам, — зевает Борис.

— Ну, здесь есть еще русские солдаты вроде нас, но их немного, и есть разные треугольники.

— Такие, как зеленый треугольник на одежде у моего капо? — спрашивает Лале.

Андрей смеется:

— О-о, зеленые — хуже всего. Это уголовники: убийцы, насильники, всякие такие. Из них получаются хорошие охранники, поскольку люди они ужасные. — Помолчав, он продолжает: — Другие попали сюда из-за своих антифашистских взглядов. Они носят красный треугольник. Есть немного с черным треугольником — это лентяи, которые долго не протянут. И наконец, есть ты и твои друзья.

— Мы носим желтую звезду.

— Да, вы носите звезду. Ваше преступление в том, что вы — евреи.

— А почему вы не носите никакого знака? — спрашивает Лале.

— Мы просто враги, — пожимает плечами Андрей.

— Они унижают нас тем, что раздают всем нашу военную форму, — фыркает Борис. — Хуже этого нельзя было придумать.

Звучит свисток, и трое мужчин принимаются за работу.

* * *

Тем вечером заключенные из блока 7 собираются небольшими группами, чтобы поговорить, поделиться тем, что успели узнать, и задать друг другу вопросы. Некоторые уходят в дальний конец барака, где возносят молитвы своему Богу. Эти молитвы какие-то непонятные. Молятся ли они о наставлениях, мщении или примирении с реальностью? Лале кажется, что без наставлений раввина каждый человек молится о том, что для него наиболее важно. И он решает, что это правильно. Он ходит между группами, слушает, но не принимает участия в разговоре.